Тынэвири тяжело выдохнул.

— Есть определенное недовольство. Все куплено и просрано. Нужны ли еще какие-либо доводы?

— Насколько я знаю, планы канадцев не поменялись, но от вас разоблачающих статей больше не было. Почему?

— Потому что представители компании наглядно объяснили мне, что в их планах есть много положительного. Например, строительство…

— Да, я все это уже слышал, и не один раз, — перебил журналиста Даниил. — Объяснили как? Угрозами? Или же подкинули деньжат?

Тынэвири нахмурился.

— Что вы такое говорите?

— Да просто я не первый год в органах работаю, — Даниил подался вперед. — Так что: запугали или подкупили? Это не для протокола. Просто интересно, почем нынче честная журналистика в «этой стране».

Даниил испытующим взглядом посмотрел на Тынэвири. Закрыл блокнот и спрятал его в карман куртки.

— Не подкупали они меня, — покачал головой журналист. — Просто… пообщались.

— Вот как?

— Да. Мне дали понять, что на дверь редакции могут однажды повесить замок, если будут появляться статьи подобного толка. А то и вовсе пожар случится. Я не для себя это все проглотил. Для газеты, потому что она одна в этом городе.

— Это, конечно, все очень трогательно, — Даниил прищурился. — Но кто приходил?

— Женщина. Мужиковатая такая. Я ее не знаю, но она вроде как из начальниц.

Даниил кивнул. «Знакомое описание, — подумал он. — Виктория. Начальница отдела кадров едет из вахтового поселка в город, чтобы надавить на журналиста? Интересно получается…»

— А у меня на подходе еще одна статья была, — продолжил Тынэвири. — Тогда как раз эта история с Тамарой Тищенко случилась.

— Тищенко?

— Да. Несчастный случай. Ее внедорожником задавило. Забыла поставить на ручник, а он и съехал на нее с горочки. Нарушения техники безопасности, опасность работы на месторождении — в общем, много тем для публикаций, — объяснил журналист.

Даниил припомнил, что об этой истории ему рассказывал Евтушенко, когда они ездили на месторождение в конце мая.

— Это уже не на журналистское расследование больше походит, а на обыкновенное выливание грязи, уважаемый. Отчего же такое стремление, а? — спросил он, откинувшись на спинку стула.