Книги

Судьбы иосифлянских пастырей

22
18
20
22
24
26
28
30

Андреев Федор, который проходит, по показаниям обвиняемых следственного дела арх. № 571580, как один из руководителей Ленинградского центра Всесоюзной контрреволюционной организации «ИПЦ» действительно проходит по материалам архивно-следственного дела № 560796 как один из ближайших помощников Любимова по руководству контрреволюционным церковно-административным центром организации «ИПЦ», проводя активную антисоветскую деятельность. Об Андрееве Федоре (он имел духовное звание протоиерея), как об участнике данной контрреволюционной организации, дали показания обвиняемые Новоселов, Любимов, Лосев и многие другие. В 1929 году Андреев умер.

Решением Коллегии ОГПУ от 3 февраля 1931 года Новоселов М. А. осужден на 8 лет ИТЛ, Любимов Д. Г. на 10 лет ИТЛ, а остальные обвиняемые к разным срокам наказания.

В материалах этого же дела имеется выписка решения Тройки У НКВД по Вологодской области от 17 января 1938 года об осуждении Новоселова М. А. к ВМН за проведение им антисоветской агитации в местах заключения.

Архивно-следственное дело № 560796 не пересматривалось.

Ст. следователь следотдела УКГБ по Куйбышевской области — капитан Мальцев.

27 ноября 1957 года гор. Куйбышев.

АУФСБ Самарской обл., ф. арх. — след. дел, д. П-17773, т. 6, лл. 19–21.

Подлинник.

№ 38

Его Преосвященству Преосвященнейшему Алексию[808]

Епископу Думскому

от приписного священника Казанской Вырицкой церкви протоиерея Алексия Кибардина.

Прошение.

Ваше Преосвященство, 10-го сего сентября я был у Вас на приеме, но, к сожалению, неудачно. Вы могли уделить мне только две минуты, так были заняты. После кровоизлияния я не могу свободно говорить, поэтому по совету о. благочинного, с которым я тогда у Вас советовался и он мне рекомендовал письменно изложить свою просьбу, которую я как исповедь посылаю Вам. Прошу простить, что ею утруждаю Вас.

Я хочу рассказать, почему я, 75-летний протоиерей, может быть накануне своей смерти, настойчиво добиваюсь пострижения в монашество.

По милости Божией, я был близок к приснопамятному иеросхимонаху Серафиму, бывшему духовнику Александро-Невской Лавры, который последние дни своей жизни жил и скончался в Вырице. Я с 1945 г. до дня его кончины — 3 апреля 1949 г. — был его духовником.

Он мне дважды сказал: «Ты будешь архиереем», в первый раз при начале знакомства — в 1945 г., а вторично пред своей кончиною. Мне слова старца были очень неприятны — предсказывали смерть супруги — в 1947 г. она скончалась. В 1948 году, не знаю почему, бывший Митрополит Григорий вызывал меня для представления Патриарху Алексию. Я был на приеме у Святейшего, передал ему от старца поручение: «Иеросхимонах Серафим из Вырицы — в миру Муравьев Василий Николаевич — просит Вашего, Ваше Святейшество, благословения и земно Вам кланяется», — и при этом я земно поклонился. «Знаю, знаю его, — сказал ласково Патриарх, — как он здравствует?» Благословляя меня, Святейший сказал: «Скажите ему, что я прошу его святых молитв».

После приема у Святейшего, в митрополии я более не бывал. В 1949 году, после кончины иеросхимонаха Серафима, был в Вырице благочинный, покойный прот. Мошинский. Он передал мне благословение и привет от Митр. Григория и сказал: «Владыка меня спрашивал, что думает о. Алексий об архиерействе?» «Что вы ответили?» — спросил я. Ответил, что «о. Алексий о монашестве не помышляет и о епископстве тоже, считает себя недостойным!» «Правильно, — ответил я, — так и передайте Владыке». Как видите, Ваше Преосвященство, к монашеству я не стремился и никогда бы не поверил и не согласился бы, если бы кто стал мне говорить, что мое настроение изменится.

От Господа зависят судьбы человека! Вдруг в 1950 г. меня, совершенно для меня неожиданно, арестовывают, судят и даже Военным трибуналом, осуждают на 25 лет в Сибирские лагеря. На свидании последнем я сказал сыну: «Помнишь, в прошлом году старец Серафим, а раньше Митроп. Григорий говорили мне о монашестве? Я не послушал их, и вот теперь меня отправляют в Сибирскую лавру-монастырь учиться повиновению, терпению и послушанию. Буди воля Божия». Сын меня утешал, успокаивал: «Пройдет 3–4 года, — говорил он, — и ты вернешься».

Разве думал он в тот момент, что слова его окажутся пророческими?

Я попал в самые строгорежимные лагеря — Озерлаг около Иркутска, переписка разрешалась там один раз в году. Режим был каторжный; мы не считались людьми; каждый имел нашитый на спине и на колене номер и вызывался не пофамильно, а номер такой-то.