«Любовь к отечеству заключается прежде всего в глубоком, страстном и небесплодном желании ему добра и просвещения, в готовности нести ему на алтарь достояние и самую жизнь; в горячем сочувствии ко всему хорошему в нем и в благородном негодовании против того, что замедляет путь к совершенствованию».
То же самое — и Чаадаев, и Герцен, Менделеев и многие другие. Ну и, конечно, прежде всего Ленин.
Но не со зла и не для зла повторяю я все эти мудрости мудрых, не для ослабления, а для усиления значимости наших, видимых всему миру достижений. Потому что по этому принципу, по этим критериям, всеобщим критериям, происходит и всеобщее колебание стрелки — «там» и «тут», внутри и вне.
Мы живем в эпоху великого размежевания — человечество на распутье. Две воли, две силы, два направления, два начала борются в мире, в истории и во всей жизни. Злой воле, тысячелетиями давившей их, люди противопоставляют свою, крепнущую, подлинно человеческую волю, добрую, нравственную, единую во множестве ее проявлений.
Да, добрую, потому что жизнь показала, что только добрая воля решает судьбу всех принципов и учений, И единую, потому что человечество становится, все более становится — ну, пока, конечно, если не семьей, то организмом, системой, совокупностью, в которой, вопреки всем противоречиям, все сопряжено и все взаимосвязано, и события на одном полюсе эхом отзываются на другом. Внешнее и внутреннее, «наше» и «ихнее», общее и частное, экономическое и психологическое, научное и художественное, политическое и этическое, высокое и низкое, честное и подлое включаются в общую цепь, в общий процесс преодоления — в той или иной форме — классовых и нравственных барьеров и вызревания того нового, к чему сложно и натужно, но неизбежно идет человечество, и я уверен, что придет. А все это тем более и в первую очередь относится к нам, стоящим на самом виду, на самом ветру, на самом «бую» мировой жизни. На нас смотрят и по нас измеряют колебания «стрелки». История возлагает на нас ведь не только лавры, но и бремя ответственности за воплощение возвещенной нами Правды Века.
Возвращаясь к себе, могу ли я пройти мимо письма, начинающегося словами:
«Я обращаюсь к Вам, потому что одолела тревога, даже смятение, возникают вопросы, на которые никто не может или не хочет ответить».
Могу ли я его просто положить в стол?
Да, такова судьба писателя, — по выражению Блока, «трудная, жуткая, коварная судьба».
«Писатель больше всех должен тревожиться и волноваться, — продолжает он дальше, — он волнуется за многих людей, он бунтует для многих».
И хотя иной раз его роль стараются сузить до границ слепого проводника и пропагандиста сиюминутных и общеизвестных истин, но от этого сплошь и рядом получается только то, о чем так точно сказал Твардовский:
А я бы сравнил наше строительство этой «сказочной были» с работой скульптора, который берет глыбу мрамора и, отсекая от нее ненужные куски, овеществляет свой замысел, идею и образ, лежащий в основе всей работы. И как бы ни была глубока идея и как бы ни был величествен замысел наших великих предков и провидцев будущего, начиная с Кампанеллы, Томаса Мора и кончая Марксом и Лениным, он остается и останется неосуществленным, пока не будут отсечены и устранены искажающие и мешающие его осуществлению осколки.
Так же решается, на мой взгляд, и проблема оптимизма, на котором ты поставил ударение. Нет, не биологического, как у Мечникова в его «Этюдах оптимизма», а жизненного, социального и исторического, столь естественного с точки зрения принципов нашего общества и в то же время столь осложненного в практике жизни. А принципиальное решение этой проблемы с наибольшей, по-моему, полнотой и точностью дал наш советский академик, физиолог, лауреат Ленинской премии А. А. Ухтомский:
«Слепой оптимизм без страха и упрека есть такой же самообман легкомыслия, как пессимизм есть гнилостный самообман малодушия; тогда как здоровая жизнь человека — оптимизм зрячий, учитывающий все, что известно страшного в жизни и в людях, и, при всем том, сохраняющий веру в них, несмотря ни на что!!!»
Так будем же оптимистами, дорогой мой! Вот в этом именно смысле — зрячими. И — несмотря ни на что!
А для этого нужно быть личностью, т. е. человеком с выстраданными и твердыми убеждениями, и столь же твердыми и чистыми нравственными принципами жизни и поведения, и способностью отстаивать их от тяготеющих над ними враждебных сил. Только в этом случае человек проявляет себя как человек, как творческое начало жизни, как духовный фактор прогресса. Потому что дух действительно огромная сила, от полного и всестороннего раскрытия которой зависит дальнейшее развитие человечества.
Как великолепно сказал Альберт Швейцер:
«Дух — громадная сила в преобразовании вещей. До сих пор мы знали злой дух, видели его за работой… Теперь мы хотим иметь дело с духом добра и возлагаем на него надежды».
Но «дух добра» есть все-таки только дух, а победить он может только действием, в ходе и в результате борьбы, той диалектики жизни, которая, по выражению Ленина, — душа марксизма: все развивается и в своем развитии все изменяется, обнажая сокрытые в себе противоречия.
«Единство противоположностей и есть признание (открытие) противоречивых,