– Но?

Слова – неблагодарные, гадкие слова – прорываются наружу, и меня охватывает презрение к самой себе за то, что из возможности узнать человека лучше я вывела только это.

– Если я понимаю ее, значит ли это, что я обязана ее простить?

Тесс молчит. Я заправляю волосы за ухо и отваживаюсь бросить на нее взгляд. Она задумчиво смотрит вдаль, в поля.

– Думаю, нет, – наконец говорит она. – Кому-то понимание может помочь. А кому-то только хуже сделает.

Я поднимаю лицо к небу. Хуже – знать, что маме было так же больно, что у нее была такая же мать и что, несмотря на это, она не уберегла меня от такой же участи.

– Да, – говорю я. – Наверное.

Какое-то время мы сидим молча. Я чувствую, как Тесс напрягается и от ее тела исходит тревога. Она о чем-то думает. Я хочу спросить – о чем, но она только что помогла мне успокоиться, и я могу сделать для нее то же самое. Если она захочет поговорить, я ее выслушаю. Я не стану допытываться. Тем более сейчас, когда мне самой многое нужно переварить.

Я прибежала к Миллерам, руководствуясь чистым инстинктом. Я думала только о том, чтобы оказаться за пределами Фэрхейвена. Где угодно, только не там. Но вопросы рвутся с языка, толпятся во рту в ожидании своей очереди, а Тесс может помочь мне с ответами.

– Ты нормально выбралась из участка? – спрашиваю я.

Она пожимает плечами.

– Это мне надо спрашивать тебя.

Я вспоминаю девушку в морге, вспоминаю, как Коннорс наблюдал за мной, пока я ее рассматривала. Какой шок вызвал у меня рассказ о Кэтрин и каким невозмутимым было его лицо по сравнению с моим. Он знал. Вышла ли эта история за пределы маминого поколения? Достигла ли ушей Тесс?

– Я узнала про пожар в абрикосовой роще, – говорю я. – И про Кэтрин. – Это проверка, такая же, как с бабушкой: сумеет ли она солгать мне в лицо?

Тесс хмурится и слегка приоткрывает рот.

– Про кого?

– Про нее все знают. – Мой голос звучит слишком резко, на грани срыва. – Я понимаю. Тебе необязательно притворяться.

– Нет, серьезно. О чем ты?

Я позволяю ее искренности пройти через себя, ослабить узел у меня в груди. Я ведь и сама знаю, как легко некоторые вещи выпадают из поля зрения. Прячутся на верхней полке в запертой комнате. Джо – часть фаленской истории. Кэтрин – кусочек прошлого, убранный с глаз долой.

– У моей мамы была сестра-близнец, – объясняю я и могу поклясться, что изумление на лице Тесс искренне. – Я наткнулась на ее имя в документах, а потом спросила бабушку, и она сказала, что Кэтрин умерла. Но она солгала полиции. И я просто… – Я роняю голову на руки, накрываю ладонями закрытые веки. – Ничего не сходится.