Яна автоматически кивает и, словно робот, неестественно зажато встает и покидает гостиную. Слышу, как полилась вода, принимает душ. Чтобы хоть как-то отвлечься, отношу содержимое журнального столика в кухню. Нетронутые бутерброды упаковываю и отправляю в холодильник. И с чудовищным чувством опустошенности, будто меня простирнули на режиме «отжим», плюхаюсь на постель и закрываю глаза, проваливаясь во тьму.

Проснувшись, обнаружил себя в одиночестве, жена ушла на работу. По тому, насколько все блестело и стояло в идеальной последовательности миллиметр к миллиметру, а также по изобилию приготовленных на завтрак блюд, понял, что Яна даже не ложилась. На еду смотреть не мог, поэтому сразу прошествовал в ванную, а после оперативно оделся и вышел на улицу. Надо пройтись и проветриться.

Сам не понял, как за несколько часов скупил пять пакетов игрушек и развивающих игр. На автомате заходил в детские магазины, минуя лишь одежду, поскольку не знал размера.

Как и договорились, вечером стоял на пороге дома Алины, которая, открыв, изумилась количеству подарков при мне, но ничего не стала говорить. Сгрузил все на пол в прихожей и разулся, а сердце в груди нещадно тарахтело в предвкушении новой встречи.

– Мия у моей соседки. Я хотела бы кое-что прояснить перед тем, как привести ее. Проходи на кухню. Чай или кофе?

– Воды, пожалуйста.

Она кивнула и скрылась за дверью, я немного выровнял дыхание и вошел следом, заняв вчерашнее место у окна. Девушка опускает передо мной стакан, а сама вновь занимает стойку «смирно» у раковины. Еле сдерживаюсь, чтобы не сопроводить всё соответствующими междометиями и фырканьем.

Мудак, знаю. Но все равно не по себе от того, как она держит дистанцию.

Отпиваю и поднимаю на нее выжидательный взгляд.

Алина спокойна, как удав. Скрещивает руки на груди и мягким голосом, полным беспрекословности и твердости, начинает:

– Я настаиваю, чтобы тема прошлого не обсуждалась. Совсем. Не надо окружающим знать, что произошло на самом деле. Это остается только между нами. И ты тоже не задаешь мне никаких вопросов, тебя не касаются причины моего переезда и отсутствие связи с семьей. Возражений, надеюсь, нет? – смотрит на меня и получает подтверждение, что информация усвоена, – Мия – моя дочь, моя, и на этот шаг я иду исключительно ради нее. Я буду присутствовать в помещении в качестве стороннего наблюдателя. Если пойму, что она испытывает дискомфорт, ваше общение ее угнетает или что-то подобное, я оставляю за собой право прекратить попытки сближения, – от этого заявления хочется заскрежетать зубами, но подавляю протест. – И, наконец, попрошу тебя поумерить пыл с этими дорогими покупками. Это неправильно.

– Там сладости и игрушки. Разве можно было иначе? Это примитивное проявление внимания.

– Я понимаю. Но не в таких количествах.

– Хорошо, – соглашаюсь, тяжело вздыхая.

Мне кажется, Алина хочет добавить что-то еще, причем, довольно важное, если судить по тому, как хмурит брови. Но в последний момент слегка встряхивает шевелюрой, будто отгоняя назойливую муху, и идет к выходу:

– Ладно, я за Мией, через минуту вернусь.

Встаю с тем, чтобы выйти в коридор и встретить их, но вновь оседаю, осознав, что с непривычки могу напугать девочку, лучше подожду здесь. А когда она появляется и улыбается мне, ошеломляя искренней радостью, и вовсе выпадаю в осадок…

Моя. Дочь.

– Привет, – мямлю, – привет, малыш…

Последующий час исчезает, будто по щелчку пальцев.