— Нет, — отрезаю.

Кивает головой пару раз, выпячивает нижнюю губу, задумавшись. И на ноги мои смотрит, так аккурат пытается под юбку мне заглянуть. Не знаю я будто о твоих намерениях! Ой, Господи, гребаные татуировки… Надо было что-то другое придумать. Выдворяю Тимура из спальни, надежно прячу в шкафу парик, линзы, белье. Надеваю на ночь пижаму, полностью закрытую. Да, я не усну точно… Такая жара. Еще и на всякий случай напяливаю носки. Если бывший полезет ко мне, сто процентов почувствую. Вооружаюсь двумя одеялами, потому что дверь в спальню не запирается.

Но ночь проходит спокойно, без поползновений со стороны Тимура. Я, правда, ужасно спала, лишь урывками. Он устроился на диване в гостиной. Я слышала, как рано утром Тим собирался. Осторожно открыл дверь, заглянул внутрь, а я притворилась спящей. Мне почему-то кажется, что он остался со мной, потому что до конца все-таки не поверил в то, что я не думала о самоубийстве. Хотел, может, удостовериться, что я буду в безопасности, что ничего не сделаю с собой...

За руль не сажусь. Доезжаю до офиса на метро. Ноги не слушаются, когда оказываюсь на пороге бизнес-центра. Включенный сегодня телефон сообщил о десятках пропущенных звонков, в том числе и от Аскарова. Он так же прислал сообщение в ватсапп, где объяснил, что ошибся, что просит меня выйти на работу. Честно описал в месседже ситуацию: оказывается, дружит с моим бывшим, а тот компенсировал потери журналу и упорно за меня просил. Добавляет, что Сергей Ливанов, наш сотрудник, сообщил ему о факте, который меняет все. Я вспоминаю, что Лилия Николаевна упоминала Сережу в телефонном разговоре. Мол, у его ребенка рука же сломалась, и он не смог отправиться на интервью, отказал ей.

Перед тем, как поднять голову выше и войти все-таки в здание бизнес-центра, пишу сообщение Марго:

«Все хорошо. Меня не уволили. Потом позвоню».

Она радуется за меня, шлет миллион счастливых смайлов. Я захожу в офис с ровной осанкой, гордо выпрямленной спиной как раз в тот момент, когда секретарша в вестибюле сообщает кому-то по рабочему телефону: Аскаров объявил пятиминутку, просил всех быть  в конференц-зале. В пустеющих коридорах отдела я встречаю редкие, устремленные на меня, весьма озадаченные взгляды. Сухо, по-деловому здороваюсь со всеми, ни на секунду не сбавляя шаг. Прямо у конференц-зала Марина весело болтает с подружками. Полуобернувшись, она замечает меня и замолкает. Даже поворачивается так, чтобы видеть меня хорошо. Сощуривается, словно ей могло показаться. Смятенность и обида на ее милом личике забавляют. Так странно осознавать, что многое в моей жизни изменилось всего за несколько дней. Отношения с людьми изменились. Я бы, честно говоря, предпочла не знать, что у нас с Мариной все это время никакой дружбы не было.

Собрание действительно оказывается коротким. Игнат Артурович укладывается в обещанные пять минут.

— Спешу сообщить, — по-деловому начинает он, — что Элла Евгеньевна Холодная возвращена на прежнюю должность пиар-менеджера. Кто не в курсе, — Аскаров слабо разводит руками, концентрируя взгляд именно на мне, — я совершил ошибку. Попросил человека, блистательно выполняющего свою работу вот уже который год подряд, покинуть журнал.

В зале господствует напряженная, внимающая тишина. Я стою, прислонившись к стене, в самом конце «переговорной». Игнат Артурович еще с полминуты разглядывает меня, затем вновь сует руки в карманы брюк и возобновляет шаги из стороны в сторону. Мне понравилось то, как он легко признал свою ошибку.

— Я несправедливо обвинил Эллу Евгеньевну, — он при этих словах стреляет глазами на Лилию Николаевну. Узнаю ее по макушке и воротнику излюбленной ее бардовой рубашки. — Ева Васильевна, как мы все, надеюсь, изначально понимали, не в себе, насочиняла бредовых сказок. Однако ехать к ней посреди ночи не было прямым решением Эллы… Евгеньевны, — скоро добавляет он, почему-то слабо улыбаясь.

Парочка наших сотрудников спрашивают почти хором, кто же сделал этот выбор за меня. И тут Игнат отмалчивается. Очарование, которое я испытала, тут же пропало. Собственным умом, конечно, дохожу, что Лилия Николаевна, вероятнее всего, пожаловалась на давление Аскарова Вере Геннадьевне. И бывший, открытый сердцем, главдир попросила за свою подругу у нынешнего нашего босса. Да и кто в журнале не знает, что Лиля Николаевна здесь, как у Христа за пазухой… Она ведь помогала Вере Геннадьевне деньгами, когда та открывала журнал. Прошла с бывшей начальницей сквозь все преграды. Она знала, что ничего с ней не случится, никто ее не выгонит, так почему подставила меня?

Игнат Артурович игнорирует вопросы. Я стараюсь не скрипеть зубами, относиться к этому по-философски и вообще поймать дзен. Босс предвосхищает интерес подчиненных к проблеме убытков и рассказывает о спонсоре. Ничего толком не говорит, слава Богу, но тем самым наводит таинственности. И вот уже все женщины коллектива время от времени ищут меня глазами по залу. Находя, приглядываются. Коллеги, включая Аскарова, придают разное значение моей забинтованной руке: кто-то смотрит с подозрением, кто-то — с интересом, а кое-кто — с тревогой… 

Я все равно не стала себе изменять, надела обновки. Не хочу стесняться нового образа. Привлекать внимание готова, тем более что и выхода-то у меня другого теперь нет.

В мой кабинет возвращаются вещи, которые придают уют: фотографии родных в рамках, непонятной формы ваза, заказанная на Али, толстый коричневый ежедневник и куча симпатичных блокнотов — последние только из любви к канцелярии. Дорогая сердцу белая кружка, две еще непрочитанных фэнтези-книги в бумаге, чтобы коротать время в обеденный перерыв, если захочу остаться и поесть тут, у себя.

— Можно? — скромный стук в дверь отрывает от дел.

Вскинув голову, натыкаюсь глазами на Игната Артуровича, выглядывающего из-за двери. Несмотря на то, что я вернулась безо всяких условий и скандалов, я больше не хочу быть для этого человека милой и хорошей девочкой. Которую можно взять с собой выбирать турбазу для коллективного отдыха, например. Может, уже хватит позволять людям видеть в себе удобного, надежного, благородного человека? Поднимаю брови вверх, скупо киваю.

— Я слушаю.

— Обживаешься? — пробует шутить Игнат. Потом быстро встряхивает головой, исправляется: — Я имел в виду, обживаетесь?

Выдержанная улыбка появляется на моем практически непроницаемом, я надеюсь, лице. Аскаров на миг прикрывает веки и вздыхает.