Карел несколько секунд смотрит на меня, хлопая ресницами, как будто не верит своим глазам. Потом говорит:

– Нет, все мои воспоминания – мои. Сэйнн, ты что, не выспалась?

Мне не хочется признаваться – я только что испугалась. А страх дискорды испытывают редко. У меня даже кожа на руках покрылась мурашками, но Карел ничего не замечает.

– У тебя галлюцинации?

– Э-э-э… Я просто представила… Вдруг в какой-нибудь параллельной реальности я работаю в сувенирной лавке и тут ты приходишь меня убить?

Я заказываю себе еще кофе, и мы с Карелом фантазируем на тему того, какой могла бы быть наша жизнь, будь мы людьми. Потом мы возвращаемся в свою квартиру, и, когда поднимаемся по лестнице, я вижу на стене подъезда гравюру, которую не замечала раньше, – римская боевая колесница, запряженная лошадьми. Это тоже дешевая копия, как тарелки на рынке, но я смотрю на нее и снова проваливаюсь в какую-то другую реальность. Передо мной уже не залитая солнцем лестница, а коридор особняка или замка, освещенный единственной лампой под абажуром из витражного стекла. Старинные обои сверкают позолотой, полы скрипят, воздух недвижим и противен на вкус, как теплое вино, пахнет пылью и подгнившими цветами. Я снимаю со стены гравюру с колесницей, она тяжелая, холодный металл приятно касается ладоней. Когда я укладываю добычу в потертую сумку из черной кожи, кто-то подходит ко мне сзади, я оборачиваюсь и стреляю, даже не рассмотрев лица. Оно не имеет значения, потому что никто не имеет права встать у меня на пути…

– Сэйнн! – зовет Карел. Он давно стоит на площадке у двери.

– Что? – Я наконец отрываю взгляд от гравюры и переставляю ногу на следующую ступеньку.

– У тебя тут будет еще два дня, ты не хочешь в музей какой-нибудь сходить? Там таких штук навалом.

Он знает, что я никогда особо не интересовалась прошедшими веками и даже римскую и греческую мифологию, обязательную для дискордов, осилила с трудом. Меня куда больше увлекает настоящее и его возможности. Поэтому образы, возникшие в сознании, ощущаются как нечто чужеродное и очень неприятное. Как будто мне подбросили чужую грязную одежду.

Наверное, с эликсиром в этот раз что-то не так. Может, Герцен решила поставить на мне эксперимент? Если да, то это плохая идея. Я думаю об этом, пока мы с Карелом ходим по торговому центру, – для поездки ему срочно понадобилась новая белая рубашка, которая, я готова поклясться, будет точной копией десятка тех, что уже упакованы в чемодан. Я смотрю на расслабленных, беззаботных людей вокруг, и по моим артериям бегут электрические разряды, взгляд заволакивает тьма. Я готова выплеснуть ее на влюбленную пару, выбирающую кольца в отделе для свадеб, на женщину в джинсовом комбинезоне, которая склонилась над младенцем в коляске и не замечает ничего вокруг. Если Герцен нарушила наш договор, я тоже его нарушу. И она пожалеет о своем решении, которое приняла у меня за спиной.

Я уговариваю себя, что такого быть не может. Это нелогично. По Контракту ментор обязан сделать все, чтобы помочь мне, а Контракт для менторов – это святое. Плевать на правила – скорее в духе дискордов, Герцен так бы не поступила. Или все-таки она вчера не зря разрешила мне нарушить пункт о тайне? Она что-то затеяла, что-то изменилось. И я больше не намерена ждать, когда снова провалюсь в какие-то лабиринты, полные древнего хлама, – мне нужен ответ прямо сейчас.

Вечером, дождавшись, когда Карел уйдет в ванную, и зная по опыту, что он пробудет там около часа, я пишу Герцен: «Вы что-то поменяли в составе?» – и не проходит двух минут, как она звонит мне по «фейстайму».

– Сэйнн, все в безопасности? Кто-нибудь пострадал?

Она в своем кабинете, и белый свет от настольной лампы заполняет весь экран – мне трудно рассмотреть лицо, и все-таки она как-то слишком бледна.

– Нет. Все в порядке, – отвечаю я.

За Карела, впрочем, я поручиться не могу – как раз в этот момент в ванной нашей квартиры что-то падает и со звоном разбивается, потом следует вопль, полный страдания. Надеюсь, что Карел не убился, – не хочется потратить вечер на разборки с полицией. Я рассказываю Герцен об увиденном. Стараюсь говорить спокойно, как будто мне просто любопытно. Она не должна понять, что я уже готова ее прикончить. По выражению лица – брови домиком, расширенные глаза и сжатые губы – я считываю тревогу.

– Что ты чувствовала в это мгновение, Сэйнн? – В ее руке появляется высокий стакан с водой, и она делает пару торопливых глотков. Блики прозрачной жидкости в лучах света слепят и отвлекают.

– Ничего. – Я пытаюсь сосредоточиться, но мне и правда больше ничего не приходило на ум. – Это просто было странно. Как будто это не мои воспоминания.

– Ты ненавидела людей, в которых ты… которые погибли в этих сценах?