Расторопный Нильс успел раздать цветы зрителям из первого ряда, и когда солист вместе с последним аккордом дернулся в предсмертной конвульсии, мученика забросали букетами. Наглея от смущения, Колбасов вытянулся во весь рост и безапелляционно заорал:

— Спасибо! Я вас всех люблю!

Заметив, что меня снимает камера, я тоже привстал из-за стола и выкрикнул:

— Браво, Ермолай! Браво, сукин сын!..

Колбасов, до этого наслаждавшийся срежессированным успехом, повернул голову в мою сторону и вторично зажмурился. С небес послышалось:

— Охрана, выведите хулигана с заднего ряда! Я не позволю превращать съемку в балаган!..

Спустя мгновение ко мне подскочил здоровенный амбал в черной униформе и угрожающе пробасил:

— Следуй за мной.

— Мы уже на "ты"? — Переспросил я, начиная заводиться. — Мне должны пятьсот рублей!

— Сейчас выпишу, — по-бычьи раздувая ноздри, ответил охранник.

Валечка, сидя за столом, безвольно опустил голову. Все его существо превратилось в одно большое беспомощное "дык"…

На улице было солнечно. Озабоченные прохожие спешили с работы домой. Я брел в сторону метро ВДНХ, продираясь сквозь липкую влажную толпу, и проклиная себя за несдержанность. В конце концов, обладатель длинного языка обязан иметь запасную челюсть.

Узнав, где я был, Маша расхохоталась:

— Глупенький! Тебе мало видеть это дерьмо изнутри?

— Зато теперь я знаю, как оно выглядит снаружи.

Валечка вернулся около полуночи и чуть не заплевал всю квартиру:

— Они обещали заплатить пятьсот, а дали триста! Сказали, что я щурился как крот, а это не гигиенично.

— Не телегенично, — поправила его Маша.

— У меня зрение плохое! — Оправдался он.

— Ты все еще ненавидишь Зыкину?