Книги

Шоссе Линкольна

22
18
20
22
24
26
28
30

— Это верно, — согласился я. — Совершенно верно. Но когда директор Уильямс сменил Акерли, он уволил ту медсестру из Нового Орлеана. Она помогала Вулли добывать лекарство. Теперь у него последние несколько пузырьков — а ты знаешь, какой он печальный без лекарства…

— Это у него не лекарство.

Я кивнул.

— Для кого-то гадость, для кого-то радость, а?

— Дачес, кому-кому, а не тебе это объяснять. Чем дольше вы в самовольной отлучке, чем дальше вы уехали от Салины, тем хуже будут последствия. А этой зимой вам исполнилось восемнадцать. И если вас поймают за границей штата, то в Салину могут не вернуть. Могут отправить вас в Топику.

Что тут говорить: большинству людей, чтобы сложить два и два, нужен телескоп и стремянка. Вот почему объясняться с ними — одна морока. Но не с Эмметом Уотсоном. Он с первого взгляда видит всю картину целиком — и в общем, и во всех деталях. Я поднял руки — сдаюсь.

— Согласен на сто процентов, Эммет. Я то же самое пытался объяснить Вулли, в тех же словах. Но он не слушал. Он твердо решил свалить. У него был целый план. Смоется в субботу ночью, рванет в город, угонит машину. Даже нож притырил, когда дежурил на кухне. Да не столовый. Разделочный для мяса. А сам мухи не обидит. Мы-то с тобой знаем. А полицейские не знают. Видят дерганого парня, взгляд блуждает, мясницкий нож в руке, — и валят его, как собаку. И я сказал ему, если положит нож, где взял, помогу ему по-тихому выбраться из Салины. Он вернул нож, мы залезли в багажник — и вуаля, мы тут.

И все это было правдой.

Кроме ножа.

Это называется приукрашиванием — безобидное маленькое преувеличение ради яркости. Вроде громадных часов в номере Казантикиса или пинкертона, стреляющего в замок. Эти мелочи как будто не нужны на первый взгляд, но сообщают представлению убедительность.

— Эммет, ты меня знаешь. Я мог бы отбыть свой срок и еще отбыть за Вулли. Пять месяцев, пять лет — один черт. Но при том, в каком состоянии у него мозги, думаю, он не выдержал бы еще и пяти дней.

Эммет посмотрел в ту сторону, куда ушел Вулли.

Мы оба знали, что его беда — в богатстве. Он вырос в доме со швейцаром в Верхнем Ист-Сайде, у него загородный дом, машина с шофером, повар на кухне. Его дед дружил и с Тэдди, и с Франклином Рузвельтами, а отец был героем Второй мировой войны. Но такого большого везения иногда оказывается слишком много. Бывает, в чувствительной душе перед лицом такого изобилия поселяется смутная тревога, словно бы эта груда домов, автомобилей, Рузвельтов разом обвалится на него. Сама мысль об этом отнимает у него аппетит и раздергивает нервы. Ему трудно сосредоточиться, и это мешает читать, писать, складывать и вычитать числа. Его попросили из одной школы-пансиона — его сдают в другую. А потом еще в другую. В итоге такому парню нужно как-то от мира отгородиться. И кто его за это упрекнет? Я первый вам скажу, что богачи не заслуживают и двух минут вашего сочувствия. Но такой душевный человек, как Вулли? Это совсем другая история.

По лицу Эммета я видел, что он занят такими же расчетами, думает о нежной натуре Вулли и не знает, отправить ли его обратно в Салину или помочь ему благополучно сбежать. Дилемма была непростая. Но потому, наверное, и называется дилеммой.

— День был трудный, — сказал я и положил руку Эммету на плечо. — Давай-ка вернемся в дом и преломим хлебушек? На сытый желудок мы лучше разберемся, что и почему.

* * *

Деревенская кухня.

На востоке часто о ней слышишь. Это из тех вещей, о которых люди говорят с почтением, хотя лично с ними не сталкивались. Вроде правосудия или Иисуса Христа. Но в отличие от большинства таких вещей, которыми люди восхищаются издали, деревенская стряпня заслуживает восхищения. Она в два раза вкуснее той, что подадут в «Дельмонико», — и без всяких прибамбасов. Может быть, потому что готовят по рецептам, выработанным прапрабабушками, которые ехали в фургонах на Запад. А может быть, потому что столько часов деревенские проводили в обществе свиней и картошки. Так или иначе, я отодвинул тарелку только после третьей порции.

— Вот это накормили.

Я спросил мальчишку — его голова едва возвышалась над столом:

— Билли, как зовут ту симпатичную брюнетку? В платье с цветами и рабочих ботинках — надо бы поблагодарить ее за вкусную еду?