— Чего это они? — Будко непонимающе глядел на женщин.

А Дина торжественно внесла на кухню магнитофон, поставила на стол микрофон и, подражая командирскому голосу отца, сказала:

— Папка, начинай!

— Что начинать? — растерялся тот.

— Приветственную речь в день рождения твоей жены Валентины Сергеевны Бирюлиной.

Он схватился за голову:

— Батюшки, убили-и! Убили наповал! Прости, Валюша! Прости!

— Папка, запись идет — больше пафосу! — командовала Дина, поднося микрофон к самому его рту.

— Да хватит тебе, Динка, — вмешалась мать, едва сдерживая смех, — подурачились, и довольно.

— Но ты слышала, слышала? — не унималась Динка. — Он у тебя попросил прощения. Теперь, когда надо, только кнопку чик — он опять будет прощения просить. И вдобавок, папка, завтра отправляемся все вместе в тайгу.

— Хоть на край света. А какой, кстати, завтра день?

— Воскресенье. Забыл?

— Что ж, придется подчиниться. Комиссар, составишь компанию?

— И правда, Роман Григорьевич, идемте с нами! — подхватили жена и дочь.

Будко задумчиво погладил на широком раздвоенном подбородке красноватый шрам, след давнего ожога.

— Хотел я завтра другими делами подзаняться, да уж ладно…

Обрадованная Валентина Сергеевна подала чай. Роман Григорьевич устало откинулся на спинку стула. Орденские колодки поблескивали на его гимнастерке.

— Слушай, Роман Григорьевич, мы, кажется, с тобой давно знакомы? — нарушил молчание Бирюлин.

— Давно. — Будко, казалось, думал о своем.

— А ты мне никогда не говорил о себе. Откуда у тебя мета на подбородке?