В дальнейшем ничего не изменилось. Стефани все чаще и чаще строила планы, не советуясь с Валери. Походы в кино или куда-то еще, вечеринки… Валери только и оставалось думать: «Все не так, как раньше». Ей было очень грустно, но она не осмеливалась об этом говорить. И ей не хотелось сближаться со Стефани, ведь та ее как будто отталкивала. Разумеется, Валери не приходило в голову, что Стефани живет с навязчивой идеей: «Почему я, а не она?» Их отношения не улучшались. После эпизода с Маликом началась другая история. Валери уже несколько недель встречалась с Бенуа, рокером чуть старше ее. Рокер – по общепринятым представлениям – верх соблазна для семнадцатилетней девушки. Но жизнь – опять же по общепринятым представлениям – часто полна страданий. Иногда Бенуа подолгу не давал о себе знать, и Валери приходила в отчаяние. Она жила мифом о терзаниях первой любви. Иногда пыталась найти утешение у сестры, но та в ответ молчала. А ее взгляд говорил: «У тебя потрясающий парень, а я одна. И ты еще хочешь, чтобы я тебя утешала, когда он исчезает?» Никаких сомнений: речь шла о зависти. Той, что способна убить всякое дружелюбие. «Все как с Маликом», – думала Стефани. Они с сестрой познакомились с Бенуа одновременно, на концерте, но ему понравилась Валери. Когда сестры были рядом, она, Стефани, неизменно проигрывала.
Доходило до паранойи – иногда Стефани думала: сестра – словно черная тень в моей судьбе, она крадет мою жизнь. Да, она не дает мне жить.
Детей из одной семьи часто сравнивают. А это ведь бессмысленно: одинаковое воспитание не означает одинаковых способностей и устремлений. Конечно, первые годы жизни определяют дальнейшее существование, но роль индивидуальных особенностей гораздо важнее. Мало ли случаев беспорядочной взрослой жизни после вполне благополучного детства и, напротив, блестящей карьеры после детства, отмеченного страданиями. Стефани это прекрасно знала, так зачем же она упорно продолжала это лишенное смысла соревнование? Тем более что проигрывала его. Лыжный эпизод, влюбленности… а затем пришло время самого важного – высшего образования. Самого важного, потому что, к сожалению, наше общество судит о способностях человека именно по его успехам на этой ниве – по крайней мере в первой половине жизни.
Окончив школу, Стефани решила поступать в престижный Институт политических наук, но не сумела сдать конкурсный экзамен. В этом не было бы ничего трагического, если бы годом позже Валери успешно его не выдержала. В доме все восхищались и весело пили шампанское. Между тем радоваться было рано: после первого, письменного, испытания предстояло еще устное. Для Стефани успех Валери означал только рост разочарования от собственного поражения. Она зациклилась на постоянном сравнении. Это было тем более глупо, что в итоге она поступила на исторический факультет университета, где училась весьма успешно. Но ничего не помогало: рана, нанесенная самолюбию, продолжала кровоточить. Ей мешали затянуться и накопившиеся с годами невидимые царапины. Никогда не знаешь, какую тяжесть горечи носит в себе человек.
Но наступает день, когда эта тяжесть становится невыносимой. Валери ждала письма с вызовом на устный экзамен. Однако письмо все не приходило. Интернета тогда еще не существовало, так что в конце концов Валери поехала в институт и в секретариате узнала, что устный экзамен уже прошел. Вот это был удар! Естественно, без результатов устного экзамена начать учебу с этой же осени она не могла. «Но я не получала вызова!» – негодовала в отчаянии Валери. Сжалившись над ней, секретарша объяснила, что вызовы рассылаются заказными письмами с уведомлением о вручении. Если бы письмо почему-либо не дошло, оно вернулось бы в секретариат и лежало бы сейчас в досье Валери. Но никакого письма не было, значит кто-то получил письмо за нее. Валери тут же подумала о сестре. Вот в чем проявилась ее глубоко скрытая зависть. Но Валери не могла обвинить сестру прямо. Стефани будет все отрицать, изображать оскорбленную невинность, играть роль жертвы, которую посмели заподозрить в таком чудовищном поступке. И ведь никаких доказательств у Валери нет.
Семья все-таки провела собственное расследование, опросив соседей и консьержку: безрезультатно. Никаких следов письма. А Стефани сказала сестре: «Вижу, ты думаешь, что это я. Ты не представляешь, как мне это неприятно». И Валери пришлось ее успокоить: «Да нет, я знаю, что это не ты». Но она не могла отделаться от сомнений.
Они обе оказались в Сорбонне на историческом факультете. Валери, несмотря на уговоры родителей, не стала опять поступать в Институт политических наук. Очень уж тяжело было вспоминать прошлый год, и ей недостало храбрости вторично испытывать судьбу. К тому же ей нравилось учиться в Сорбонне. Ей исполнилось восемнадцать лет, она полюбила новую жизнь с массой свободного времени. Первые месяцы оказались очень приятными. Она снова сблизилась с сестрой, их отношения почти что вернулись на прежний уровень. Стефани передавала Валери свои прошлогодние учебные материалы и вообще всячески помогала. Хорошо иметь старшую сестру, которая расчищает вам дорогу. Но как-то в одном из таких текстов не хватило страницы, и жизнь Валери полетела под откос.
Эта недостающая страница не давала Валери покоя, точно пустой лист посреди книги: без того, что на нем написано, невозможно понять развитие и последовательность событий. Итак, в поисках пропавшей страницы Валери зашла в комнату сестры. Комната содержалась в идеальном порядке, Стефани отличалась методичностью и, как правило, сохраняла все свои бумаги. Может, поэтому она и не уничтожила доказательство своего проступка? Другого объяснения тут нет. Или же она подсознательно желала, чтобы ее разоблачили? Тоже ведь способ признаться в том, что тяжким грузом лежит на сердце. Когда Валери увидела в ящике стола пропавшее письмо о вызове на устный экзамен, ей стало плохо. Бог знает сколько времени она пролежала на полу без сознания. Придя в себя, девушка дотащилась до ванной и долго мылась в душе, будто стараясь смыть с себя то, что узнала.
Сначала Валери, опасаясь последствий, хотела умолчать о своем открытии. Но – не получилось. По ее измученному лицу мать поняла: что-то произошло, и дочери пришлось во всем признаться. В этот вечер у обеих сестер состоялся долгий разговор с родителями. Стефани, мертвенно-бледная, пыталась оправдаться тем, что во всем виноват внезапный порыв, которому она была не в силах противостоять. На это Валери ответила, что дальнейшая многомесячная ложь уж точно объяснялась не порывом, а выдающимся хладнокровием. Стефани умоляла простить ее. Наверно, со временем Валери бы это удалось, но то, что произошло, было слишком серьезно: что-то окончательно сломалось. Валери больше не хотела общаться с сестрой, а через несколько месяцев та уехала из Франции.
После этого они виделись один-единственный раз – на похоронах отца.
Валери практически никому не рассказывала эту историю. В свое время некоторые общие знакомые старались помирить их, но успеха не добились. Многие пробовали понять поступок Стефани, даже искали ему оправдания. Однако для Валери все было кончено. Иногда мать рассказывала ей про сестру, но Валери при этом ничего не чувствовала. Может быть, это хуже всего – полное безразличие. Валери не ощущала ни злобы, ни горечи, разве что некое подобие ностальгии по тем годам, когда они еще дружили. Время от времени Стефани пыталась проявить какие-то теплые чувства: когда родились Лола и Жереми, она прислала подарки. Но Валери ей не ответила – она не могла благодарить сестру.
Чтобы разрядить обстановку, я предложил Валери организовать совместную поездку в Бостон. После матери – дочь; почему бы мне не специализироваться на утешительных путешествиях семейства Мартен. Валери повторила, что со всей этой историей покончено, что рана полностью затянулась, но я ощущал, что боль все еще не утихла. Валери простила сестру, однако видеть ее не желала. Может, когда-нибудь ситуация изменится и они встретятся (призналась же Валери, пусть даже под влиянием спиртного, что сестры ей не хватает). Мадлен хочет этого больше всего на свете. И я убежден, что Валери, пока еще есть время, не откажет матери в таком подарке.
Близилась полночь; в откровенных разговорах время летит быстрее. Конечно, я пришел сюда ради книги, но в результате провел в компании Валери очень приятный вечер. Мне нравилась ее манера говорить об испытаниях, не жалуясь, ее умение не только объективно построить рассказ, но и передать связанные с ним эмоции. Ей была свойственна подлинная тонкость. «Учитывая, что я никогда не ходила к психологу, говорить вот так о себе для меня ново», – заметила она, добавив, что это ей начинает нравиться. Она даже боялась попасть в зависимость от моего внимания. Что она будет делать, когда я закончу книгу и покину ее ради других персонажей? «Но мы сможем и дальше видеться, – ответил я. – Обычно, закончив роман, я расстаюсь с его героями. Но сейчас другое дело…» Она улыбнулась. Когда я произнес последнюю фразу, у меня мелькнула мысль о моих прежних персонажах. Обычно после окончания книги мы расходимся. Есть ли жизнь после книжных страниц? Я иногда задумываюсь: мои герои Маркус и Натали из «Нежности» по-прежнему вместе? Счастливы ли они вдали от моего романа?
Пора было уходить. Я не заметил, что, кроме нас, в кафе никого не осталось. Статисты этого вечера незаметно покинули сцену. Официант явно вздохнул с облегчением, поскольку ему не пришлось нас выгонять. Он попрощался с нами таким тоном, каким обычно здороваются.
Как чудесно было выйти на свежий воздух. Самое время проветрить нейроны. Не знаю, почему я, несмотря на усталость и необходимость сохранять концентрацию, до такой степени напился. Наверняка чтобы не отстать от Валери. Удовольствие от вечера получаешь, только если и ты, и твой визави – на одном уровне подпития. Двое трезвых многим могут поделиться, у двоих пьяных общего еще больше; но если один трезв, а другой пьян, какой между ними может быть разговор? Эта теория оправдывает тот факт, что мы с Валери ковыляли в темноте не совсем уверенно. Валери держалась за мою руку, чтобы не упасть, но ясно помнила дорогу домой. Она несколько раз повторила, что давно уже столько не пила и что ей хорошо. И правда, нам обоим было хорошо. Двое чужих друг другу пьяных, вместе бредущих в темноте, чтобы продлить этот выпавший из бытия момент. Я люблю минуты, оторванные от всего, в которых не надо отчитываться перед собственной жизнью.
Странным образом всякий раз, когда я сознаю, что мне хорошо, ситуация тут же меняется к худшему. Из суеверия нужно всегда скрывать малейшее счастье.
С учетом состояния Валери ее нужно было проводить до самой двери. Увлеченная беседой, она ни разу не проверила телефон, то есть не увидела посланий мужа – сначала вопросительных, потом тревожных. Сейчас Патрик ждал в гостиной, явно взвинченный. Ничего общего с человеком, который со мной обедал. Он накинулся на меня:
– Явился… устраивать тут бардак!
– Нет, что ты… совсем нет…
– Мне бы сразу сообразить… А я, дурак, тебе еще что-то рассказывал! Все, марш отсюда!