И вот король и мы очутились в середине большого круга. Только врач был близко и мог слышать, о чем говорил король с моей матерью.

Впрочем, мать не могла вымолвить ни слова, грудь ее разрывалась от сдерживаемых рыданий, неудержимые слезы заливали ее щеки. Она поднесла меня к королю, он взял меня, прижал к груди, поцеловал, посадил на луку седла. Затем он положил слабеющую руку на голову матери, легонько откинул ее назад и сказал по-немецки:

«Вот и ты, бедная моя Топаз!»

Матушка не в силах была отвечать. Она припала головой к ноге короля и, целуя его колено, громко разрыдалась.

«Только ради тебя я здесь, — прошептал король, — ради тебя одной…»

«О государь, красавец мой, дорогой, обожаемый властелин», — твердила мать.

«О отец, мой милый отец»[16], — вымолвила я по-немецки.

Король впервые услышал мой голос, и притом на языке, который он так любил.

«Ну вот, теперь я могу спокойно умереть, — сказал он, — меня назвали самым дорогим на свете именем, какое только произносят уста человеческие, да еще на языке моей родины».

«Умереть! Как умереть? — воскликнула матушка. — О мой любимый король, какое ты выговорил слово!»

«Да, сам Господь Бог, который соизволил ниспослать мне смерть христианина, со вчерашнего дня нашептывает мне это слово; впрочем, еще тогда, осушив стакан ледяной воды, я почувствовал, как смертельная дрожь проникла мне в самое сердце».

«О мой король, любимый мой», — шептала матушка.

«Всю ночь я думал о тебе, бедная моя Топаз. Увы, немногое смог я сделать для тебя при жизни. Чем же я помогу тебе после смерти? Так пусть же хотя бы тень моя будет тебе защитой, если с Божьего соизволения что-то в человеке способно пережить его».

«Мой милый отец! Мой милый отец!» — повторяла я, заливаясь слезами.

«Да, да, дитя мое, я подумал и о тебе, — отозвался король и добавил, надевая мне на шею небольшой кожаный мешочек на шелковом шнурке, затканном золотом: — Кто знает, что будет с тобой, когда я умру? В живых останется ревнивая вдова, и твоей матери, быть может, придется бежать. Ночью я собрал все эти алмазы, тут их примерно на двести тысяч экю. Это твое приданое, милая моя дочь. И если твой брат, став королем Арагона и Кастилии, не признает тебя, невзирая на пергамент, который я дал твоей матери, и на перстень, который я ей даю, — ты, по крайней мере, проживешь жизнь в богатстве как благородная дама, если тебе не суждено жить как подобает принцессе королевской крови».

Матушка хотела ограничиться перстнем и отказаться от мешочка с алмазами; однако король тихонько отвел ее руку.

Итак, она получила в дар перстень, а я — алмазы.

Но усталость и волнение сломили бедного умирающего. Он побледнел еще больше, хоть, казалось, это уже невозможно, и, совсем ослабев, чуть не теряя сознание, склонился к моей матери.

Она крепко обняла его, прижалась губами к холодному челу; но вот матушка позвала на помощь: она вся сникла, поддерживая неподвижное тело, ибо королю уже недоставало сил приподняться.

Появились лекарь и слуги.