Я оглянулся по сторонам, ища что-нибудь, что может подбодрить друзей, но кругом были только люди, которые наводили последний лоск перед концертом. Дверь в зал была открыта, и в самом конце его я увидел на сцене шикарный белый рояль, идея родилась сама собой. Все это время друзья смотрели на меня, видели мой метающийся взгляд, что совсем не добавляло им уверенности, и тут их друг замер, и на его щеках расплылась улыбка.

– За мной, – я быстрым шагом зашел в зал, дошел до сцены и просто забрался на нее, не используя ступени; друзья шокированно смотрели на меня. – Парни, разве не об этом мы с Вами мечтали? Оглянитесь!

Голос мой с каждым словом набирал громкость, ребята оглянулись, но все еще не могли понять, что я им хочу сказать.

– Мы с Вами, каждый раз репетируя в гараже, разве не говорили, как бы было замечательно выступить перед одноклассниками, а потом и перед всем городом, – друзья все также неуверенно потупили взгляд, будто бы стесняясь своих желаний. – Так вот, нас услышит не только город, нас услышит вся страна.

– Саша, тише ты, кругом люди, – Олег аж покраснел от того, что его друг не стеснялся людей, которые были в зале, а их было довольно много: уборщики ходившие между рядами, администраторы, которые осматривали зал последним взглядом, не дай бог, что-то не в порядке, музыканты из ансамбля Александрова, которые, входя в зал, махали ребятам руками; и все они замерли, внимательно слушая странного подростка, столь зажигательно говорящего.

Тихон Хренников.

Сегодня я, по просьбе Фурцевой и Бориса Александрова, приехал в дом советов на концерт, посвященный Восьмому марта. Они попросили прислушаться к двум песням, которые сочинил якобы молодым человеком. Жена должна будет подъехать к началу концерта, а я выехал пораньше, совместно с Александровым, и уже на месте встретился с Фурцевой и представителем ЦК.

Я ходил вместе с ними, пока они проверяли готовность, все же хоть это и просто концерт, но сегодня на нем будут присутствовать гости из Франции прибывшие на переговоры с нашим руководством. И мне самому было интересно, что за концерт получиться, слишком уж хвалили его Фурцева с Борисом, да и говорят, Николай Николаевич Месяцев также симпатизирует юноше, ради которого меня сюда позвали; и уже около выхода на сцену мы услышали звонкий мальчишеский голос:

– Парни, разве не об этом мы с вами мечтали? Оглянитесь!

Все, с кем я был, замерли. Фурцева даже немного напряглась, а вот на лице Бориса расплылась улыбка довольного человека, я немного удивился такой реакции. Представитель ЦК хотел уже возмущенно выйти на сцену, но мне хотелось послушать, что будет дальше.

– Сергей Федорович, подождите, – я придержал его за руку, сам же тихо приоткрыл дверь на сцену, где мы все увидели юношу на вид лет восемнадцати, который расставил руки, показывая как бы на зал, предлагая ребятам его осмотреть, – давайте послушаем. Это ведь тот молодой человек, ради которого вы меня сюда позвали, Екатерина Алексеевна?

– Да, это он, – ответил правда Александров, а Фурцева только кивнула.

А тем временем голос молодого человека с каждым словом набирал громкость, ребята оглянулись, но выглядели немного напуганно.

– Мы с вами, каждый раз репетируя в гараже, разве не говорили, как бы было замечательно выступить перед одноклассниками, а потом и перед всем городом, – молодой человек абсолютно не стеснялся говорить громко. – Так вот, нас услышит не только город, нас услышит вся страна.

– Саша, тише ты, кругом люди, – заговорил худенький мальчик, которому не дашь больше пятнадцати, и аж покраснел, а людей в зале действительно было довольно много: уборщики, администраторы, музыканты из ансамбля Бориса, которые, входя в зал через другую дверь, махали ребятам руками; и все они замерли, внимательно слушая странного подростка, столь зажигательно говорящего.

– Вы думаете, я не волнуюсь? Волнуюсь еще как, но я при этом еще знаю, что мы с вами усердно репетировали, и мы готовы выступить на этой сцене, где выступало много величайших людей нашей страны, и мы точно не подведем тех людей, кто нам дал этот шанс, – юноша в этот момент был настолько зажигателен, что его слова врывались прямо в душу. Я бы его в этот момент ни в коем случае не назвал ребенком, даже Сергей Федорович смотрел на него с каким-то горящим взглядом – как бы не увели музыканта патрийные работники, ведь пропагандировать и заводить толпу тоже надо уметь. А молодой человек продолжал свою речь. – И знаете, у меня давно в голове зреет одна мелодия, и я ее все никак не мог закончить, а вот выйдя на эту сцену, посмотрев на вас, посмотрев на все вокруг, я понял, что у нас сегодня практически бой, в котором мы победим обязательно. Эту мелодию я назову Виктория.

Юноша быстрым и твердым шагом подошел к роялю, который освободил музыкант из оркестра, увидев, что именно к нему идёт парень.[33]

Мелодия, которая полилась по залу, завораживала, перед глазами как будто действительно шел бой: стремительная конница врывалась в ряды врагов, сея панику, пехота стройными рядами шла следом за конницей, впереди знаменосец; а музыка все усиливалась, и вместе с этим вновь зазвучал юношеский голос:

– Гайдар почти в нашем возрасте командовал полком, он не побоялся взять на себя такую ответственность. Мы поколение, которое выросло на примере отцов, которые, не боясь ничего, шли в бой, разве мы сейчас можем испугаться и пойти на попятную, – музыка уже набрала полную мощь и вдруг резко стихла, и под тихие последние ноты также тихо, но твердо зазвучало: – Нет, мы сделаем все и победим.

Посмотрев на ребят, ради которых была вся эта сцена, я понял – они сделают все, в глазах столько уверенности, а еще главное – веры в своего друга и лидера. На глазах Фурцевой мелькнули слезы, отвернувшись и вытерев глаза, она посмотрела на юношу, потом перевела взгляд на меня, столько гордости было в ее взгляде. Сергей Федорович также был настроен решительно, его слова только подтвердили это: