Выключенная приставка полетела в угол палатки, Арам свернулся клубочком в глубине спальника и тихонько заплакал.

Снаружи Прошин забеспокоился, услышав странное шевеление со стороны их убежища, встал с чурбачка, на котором клевал носом, и, крадучись, с винтовкой наперевес подошел к скале. Но все было тихо, только потрескивали дрова в костре, так что Иван вернулся на пост, продолжив свое всенощное бдение.

Инопланетные зверушки шелестели в кустах. Здешние леса кишели жизнью: днем вокруг стоянки бегали маленькие пушистые комочки с длинными хвостами и остренькой мордочкой. Стоило чуть отойти с места привала, как они уже рылись в дымящемся кострище, растаскивали мусор, который Смит скомандовал было закапывать в яму, а потом, увидев это пиршество, махнул рукой. Ночью из кустов горели глаза какого-то зверья – то ли эти же падальщики, то ли насекомые. Меж ветвей деревьев порхали птицы. Смит как-то показал Прошину мелькнувшую в лучах солнца большую птицу с ярким оперением: «Апая. Это самец, самка на кладке где-то». А однажды они увидели настоящего гиганта – четвероногий рогатый зверь шумно терся о ствол дерева. «Вот наше мясо, – тихо-тихо сказал Смит. – Встанем где-нибудь на недельку и откроем охотничий сезон».

Сквозь колышущиеся ветви деревьев – голых, только-только проклюнулись почки, – светили звезды. Где-то там плыла в пространстве Земля, люди спали, просыпались, спешили на работу, кипела жизнь. Разумная жизнь на Холте возникнет нескоро, обещали ученые, вот, думал Прошин, мотая тяжелой головой, пришли земляне, принесли разум – уноси пятки. И ведь что обидно, расстояние-то – тьфу… на каком-нибудь снимке со спутника пальцем накрыть, а на деле можно хоть всю жизнь по местным буеракам блукать.

За размышлениями Прошин и не заметил, как заснул. Собирался бодрствовать всю ночь, чтобы дать возможность восстановить силы великану, но с непривычки сломался – разбудил его Джангулян, утром выбравшийся из палатки по нужде. Профессор ни слова не сказал виновато моргавшему Ивану и, пока тот совершал утренний туалет, устроил побудку остальному отряду. Прежде всего, Геворга Арамовича заботили дети. До завтрака он долго выспрашивал самочувствие Дженни и Арама, стараясь убедить прежде всего самого себя, что дети выдержат. Дети чувствовали себя сносно, только Арамчик был хмур и прятал глаза, односложно отвечая отцу, что, мол, не в настроении.

Всех поразил Смит. Иван прекрасно помнил, как зашивал верзиле лицо и разодранную руку. Когти и зубы зверя, напавшего на меньшого участника их предприятия, оставили страшные следы на лице Смита, так что только чудом уцелел правый глаз. Во время сна повязка с лица Смита сползла, и, едва только великан показался из палатки, как Иван и Геворг Арамович застыли каждый на своем месте, изумленно глядя на верзилу.

– Джон, Джон, – не сдержался Арамчик, – ты выздоровел?!

На лице Смита не осталось даже шрама, напоминавшего о вчерашней свалке. Криво усмехнувшись мальчонке, великан прошел к ручью, журчавшему неподалеку, и принялся умываться, а вернувшись, бросил в костер, на котором готовился их нехитрый завтрак, обрывки бинта. В ответ на недоуменные взгляды своих спутников он только пожал плечами.

Новый день встретил отряд лучами ласкового весеннего солнца, побуждавшими людей весело шагать по лесу, шелестом прошлогодней листвы или хрустом подтаявшего снега распугивая мелкое зверье. Однако стоило им подняться на очередной невысокий холм, как расступившиеся деревья открыли панораму наступающей по всем фронтам непогоды: с северо-запада ветер гнал снеговые облака, задевавшие заснеженные вершины недалеких гор. Остановившиеся на вершине холма путники с беспокойством рассматривали величественную картину.

– Пройдем еще хотя бы час, – нарушил молчание Смит, – и будем искать место для стоянки.

Это прозвучало слишком неуверенно, чтобы быть руководством к действию. Они так и стояли на вершине холма, сбившись в кучку, а крепчавший ветер трепал их одежды, бросал первые снежинки из надвигающейся армады, и мнилось: вся планета ополчилась против них, и в целом свете нет им ни приюта, ни спасения…

– Так, ну все, пошли, – еще раз скомандовал Смит.

– Смотрите, – тихо сказала Дженни.

Смит повернулся к ней, собираясь, видимо, что-то сказать, осекся и только выругался сквозь зубы.

Остальные молча смотрели, как две серебристые точки скользнули по краю атмосферного фронта, оборвав подле свинцовых туч инверсионный след. Ведущий и ведомый – один чуть отстал, прикрывая, – заложили лихой вираж, сбрасывая скорость у самой вершины холма.

Малые десантные боты, был такой проект двадцать или даже тридцать лет назад. Поляризованные стекла фонаря кабины – «муравьиная голова». Стремительные очертания корпуса, десантно-транспортный отсек, отвисший под спаренной хвостовой балкой с двухкилевым оперением. Турбореактивные двигатели в обтекателях поворотных гондол на толстых и широких аэродинамических плоскостях – предполагалось сбрасывать летательный аппарат в верхних слоях атмосферы, чтобы машина планировала до десяти тысяч и, маневрируя, выходила на точку сброса, поддерживая десантников огнем. Вот и пушки – два ствола под крыльями, пулемет возле прожектора под кабиной. Звук работающих двигателей едва перекрывал свист ветра, и две гигантские стрекозы – по пятьдесят метров в длину каждая – закружились вокруг холма, опустив носы к вершине с людьми, замершими на выветренных камнях.

Они стояли и смотрели – больше ничего им не оставалось. Предприятие обернулось крахом, все их хитрости пропали втуне, усилия оказались бесплодны…

Прошин не к месту подумал, что такие маневры влетят кому-то в копеечку – это же надо после всех дел аппараты на орбиту поднимать. Проще было отправить вертолеты из Добржиховца.

Они стояли и смотрели. Дети жались к профессору, Прошин бездумно наблюдал, как в десантных отсеках открылись люки. До тридцати человек в легких скафандрах и до двадцати в тяжелых «Кирасах», вспомнил Иван. Стоял и смотрел Прошин на то, как заканчивается их полубезумное предприятие, позабыв о винтовке, висевшей у него на плече, и серия выстрелов заставила его вздрогнуть от неожиданности.