— Сидай, Микола, сидай. Проголодался с дороги. А я самовар разожгу.

Во дворе хлопнула калитка. Николай, принявшийся было за еду, отодвинул тарелку. Вошла Даша, раскрасневшаяся от ходьбы, в распахнутой телогрейке. Увидев Николая, остановилась у двери. Черные, продолговатые глаза ее смотрели на парня удивленно и радостно.

— Колька! — воскликнула она.

Николай встал и, конфузливо улыбаясь, одернул гимнастерку. Даша подала ему руку, но застыдившись огрубевшей, шершавой ладони, быстро высвободила ее из рук Николая. И стала серьезной. Поняла, что за три года оба повзрослели и прежних ребячьих отношений между ними не будет.

Даша умылась и переоделась. Елизавета Ильинична поставила на стол второй прибор, принесла самовар и присела рядом.

Николай, чувствуя себя неловко в присутствии девушки, ел медленно, искоса наблюдая за нею. Даша тоже не поднимала глаз, то и дело поправляя на висках волосы.

— Куда пойдешь работать? — наконец спросила она.

— На старое место.

— Наших мазутников вытесняют помаленьку. Одно «плечо» полностью на электровозную тягу перевели, на другом уже опоры ставят.

— А как отец?

— Трудится, как всегда. На электровоз переходить не собирается, пусть, говорит, молодые идут.

Неловкость потихоньку растаяла. Николаю стало хорошо. Он с удовольствием прислушивался к грудному голосу Даши, даже досадовал на самовар, который своим попискиванием мешал слушать ее.

— Кому-то и на паровозе надо пока, — возразил Николай.

— Ты не устал? — вмешалась в их разговор наблюдавшая за ними Елизавета Ильинична. — Может, отдохнешь с дороги? Я сейчас постель разберу.

— Нет, что вы! — смутился Николай. — Мне пора!

— Где же ты остановился?

— У товарища одного, — почему-то соврал Николай и почувствовал, что начинает краснеть.

Даша проводила его до калитки.