Это древнее искусство навигации могло бы кануть в Лету, если бы не усилия Полинезийского общества морских путешествий, группы энтузиастов с Гавайских островов, построившей в 1973 году копию традиционного каноэ с двойным корпусом и пригласившей Мау Пиайлуга, одного из последних полинезийцев, владевших древними секретами навигации, передать им свои знания. Три года спустя они отправились на своем каноэ «Хокулеа» на Таити – впервые за 800 лет путешествие совершалось традиционным способом.
«Хокулеа» до сих пор на плаву; судно превратилось в посла полинезийской мореходной культуры, напоминая о важной роли навигаторов в заселении Тихоокеанского региона. Я видел каноэ в 2016 году на реке Гудзон в Нью-Джерси, на последнем этапе его трехгодичного кругосветного путешествия. На пристани, в ожидании, пока минуют последние порывы урагана, оно выглядело крошечным на фоне больших местных яхт, хотя ни одна из них не была способна на такие достижения в открытом океане: 140 000 морских миль (почти 260 000 километров) без помощи GPS, компаса, карт и даже глубиномера.
Когда «Хокулеа» поднимает парус, навигатор сидит на корме в окружении меток звездного компаса и ногами чувствует волны. Его называют «отцом», хотя в этой роли выступали многие женщины. Это очень ответственная должность. На Гавайских островах искусного навигатора называют «пуо», что означает и «свет»: он должен озарять путь своих людей, руководить ими и оберегать их. И он же хранит знания, передаваемые из поколения в поколение. Чтобы он не забывал об этом, каноэ расписано именами его предшественников, а на корме можно прочесть надпись «Капу на Кейки» («Свято чтите детей») – это напоминание о будущих навигаторах. Во время моего визита на борту был Кекаималу Ли, двадцатипятилетний ученик штурмана, одетый в темно-бирюзовую тельняшку, гавайские шорты и бейсболку, повернутую козырьком назад. Обучение, рассказал он мне, – это не тренировка особых навыков, это скорее обретение жизненного опыта. Он учился отвечать не только за каноэ, но и за сохранение своей культуры. «Я сперва думал, что знаю, кто я. На самом деле я понял это только, когда научился управлять каноэ и когда вытянул землю из моря, как это делали мои предки».
Предки, о которых он говорил, были не просто навигаторами, а путеводными звездами своей эпохи. У жителей островов Тихого океана навигаторы всегда считались очень уважаемыми людьми, отчасти из-за необыкновенной сложности этой профессии. Звездный компас может указать направление, но не скажет вам, где вы находитесь. При системе навигационного счисления единственный способ это узнать – запомнить, откуда вы пришли. Навигатор должен мысленно вести своего рода судовой журнал, регистрируя в нем весь путь каноэ с момента отплытия: как далеко мы ушли сегодня, в каком направлении и как волнение повлияло на наш курс? Наблюдать нужно почти все время, и навигаторы учатся спать не более получаса подряд. Если не случается ничего непредвиденного, они могут в любой точке маршрута указать направление на пункт назначения или на дом, даже если точно не знают своего местоположения. Если память их подведет, катастрофа неминуема. Главный штурман «Хокулеа» Найноа Томпсон вспоминает слова своего учителя Мау Пиайлуга: «Просто не забывай. У тебя нет выбора. Забудешь – потеряешься. А если ты думаешь, что потерялся, значит, ты потерялся»[294].
У многих коренных народов память о маршрутах, ориентирах, топографии, местах и названиях крайне важна для выживания. До того как европейская колонизация ограничила их территории, американские индейцы невероятно точно запоминали особенности местности. Полковник американской армии Ричард Додж, изучавший общественную жизнь и традиции коренных американцев во второй половине XIX века, отмечал: «…каждый холм и долина, камень и куст для индейца неповторимы, стоит ему их увидеть, и он запомнит их навсегда» – и сможет передать знания другим. И выходит, писал он, «не зная ни астрономии, ни географии, не имея компаса, индейцы совершают такие путешествия, для которых белым требуются и астрономия, и география, и компас»[295].
Современные иннуиты обладают такой же способностью хранить в памяти «инвентарную ведомость» окружающего мира. Клаудио Апорта, изучавший навигационную культуру иннуитов в Канадской Арктике с 1998 года, встречал охотников, помнивших тысячи километров следов, которые они оставляли на свежем снегу каждый год, следуя маршрутами, не менявшимися на протяжении многих поколений. Эти маршруты передавались в устных рассказах и были связаны с многочисленными ориентирами: особенностями льда, океанскими течениями, названиями мест, и самое главное, с формой снежных наносов, созданных преобладающими ветрами. Каждый ветер оставляет после себя характерный узор. Сугробы от
Иннуиты используют ветер так же, как полинезийцы – звезды: в качестве природного компаса. Подобно мореходам, они, по выражению антропологов, строят «ландшафт памяти» – мысленную карту, которая отражает не только физический мир, но и культуру и в которой особенности окружающей среды исполнены культурного и исторического смысла. Это похоже на песенные тропы австралийских аборигенов, очень подробно описывающие маршруты предков, так что если вы знаете нужную песню, то никогда не заблудитесь и всегда найдете источники воды и места, где можно укрыться от непогоды[297]. Апорта отмечал: пусть даже с 1960-х годов иннуиты живут оседло, на охоте они по-прежнему преодолевают большие расстояния и, по всей видимости, не слишком уважают пространственные ограничения городов. «Они либо ходят по проезжей части, либо гоняют на своих снегоходах и внедорожниках по тротуарам, срезают путь через дворы, прокладывают себе тропы прямо по поселку»[298]. Привычки восприятия пространства живучи, особенно если они составляют основу культурной идентичности. Впрочем, ситуация постепенно меняется: молодые иннуиты используют для навигации GPS, и старейшины волнуются, что молодежь может заблудиться, если технология подведет, и что, перестав взаимодействовать с природой, они утратят свою культуру[299].
Чтобы запомнить обширную сеть ориентиров, требуется особый навык наблюдения. У многих коренных народов навигация – это наблюдение. Британский путешественник и альпинист Фредерик Чапмен, который в 1930-х годах в Гренландии попал в туман с группой охотников-иннуитов и совершенно заблудился, с изумлением наблюдал, как они шли вдоль берега, ориентируясь на пение пуночек. Охотники научились различать разные территориальные песни самцов, и поэтому «услышав пение птицы, которая строила гнездо на мысу их родного фиорда, они поняли, что пора поворачивать к берегу»[300]. На острове Иглулик, где проводил свои исследования Апорта, искусного навигатора называли «аангаиттук», что означает «внимательный». Этот термин описывает не только умение находить дорогу, но и отношение к жизни. «Хороший навигатор – это почти то же самое, что хороший добытчик, – отмечает Апорта, – потому что и охота, и навигация – часть более широких задач выживания, часть самой жизни»[301].
Ненцы, кочевые оленеводы из Северо-Западной Сибири, не запоминают точных маршрутов своих частых миграций, а опираются на мысленную карту «известных мест», на расстояния между ними и их взаимное расположение. Чтобы не сбиться с пути при движении из одного известного места в другое, они постоянно следят за направлением ветра, чувствуя его своим телом – это называется «ловить ветер». Подобно всем системам навигационного счисления, их метод работает только в непрерывном режиме: если погонщики позволят себе на какое-то время отвлечься, особенно в плохую погоду, то неизбежно заблудятся. Они заблудятся и при смене направления ветра, если не заметят этого. Социальный антрополог Кирилл Истомин, который много месяцев провел среди оленеводов Сибири, изучая, как они воспринимают окружающий мир, обнаружил, что они умеют бороться с неуверенностью. Один из старейшин объяснял ему:
Когда ты путешествуешь по тундре, то всегда думаешь: «Правильное ли направление я выбрал? Не пропустил ли я то место, куда мне нужно?» Эти страхи есть у всех, а если тебе кажется, что ты уже добрался до места, но этого никак не подтвердить, страх становится очень сильным. Нельзя поддаваться этим страхам. Ты должен быть храбрым! Это нелегко, особенно когда ты один, в темноте. Например, ты можешь думать: «Наверное, я слишком отклонился влево и нужно брать правее». В конце концов ты можешь убедить себя в этом, особенно если не видишь места, до которого, по твоим расчетам, уже должен был добраться. Но ты не должен менять курс. Если ты продолжишь идти прежним курсом, то куда-нибудь придешь. Может, не туда, куда хотел, но все равно в какое-то знакомое место[302].
Нужно доверять своим навыкам, а не чувствам – как часто мы слышали этот совет! Изменив курс один раз, ты обязательно заблудишься, предупреждал оленевод, потому что тебе захочется менять его снова и снова. «Если ты начнешь менять курс, то не сможешь остановиться. Поверь мне – никто не может. Ты начнешь ходить кругами, пока твой олень не упадет, и ты пойдешь пешком, тоже кругами. Все, кто потерялся в тундре и умер, оказались недостаточно храбрыми и поддались своим страхам»[303].
Принято считать, что великие навигаторы обладают неким инстинктом, который подсказывает им направление. В прошлом исследователи даже утверждали, что люди, подобно птицам, насекомым и некоторым видам млекопитающих, способны чувствовать магнитное поле Земли[304]. Наверное, кто-то будет разочарован, но у нас нет свидетельств того, что люди когда-либо чувствовали направление или магнитное поле – на самом деле нам это и не нужно, потому что наши возможности адекватны навигационным потребностям, по крайней мере, когда мы полностью их используем.
Как отметил Гарольд Гатти, именно этим и отличаются люди с хорошим чувством направления. Их дополнительное чувство – это способность использовать все остальные чувства для пристального наблюдения. Если они отвлекаются или если погода не позволяет видеть, слышать, ощущать запахи или осязать, они могут заблудиться точно так же, как и все остальные. Охотники и собиратели народности сан, живущие на юге Африки, известны своим умением ориентироваться на местности, но даже они легко теряют дорогу в густом тумане. Когда полинезийские штурманы на «Хокулеа» попадают в экваториальный штиль и туман, им остается лишь сидеть и ждать, когда снова подует ветер и они смогут определить свое положение по небу и океанским волнам.
Восприятие пространства составляет основу языка и мышления многих коренных народов. В языке куук-тайоре, на котором говорят австралийские аборигены из общины Пормпуроу на полуострове Кейп-Йорк – это северо-восток Австралии, вместо относительных понятий, таких как «слева», «справа», «впереди» или «сзади», используются направления на страны света. Психолог и лингвист Лера Бородицки, проводившая там исследования в 2006 году, обнаружила, что люди говорят, например, «По твоей южной ноге ползет муравей» или «Подвинь свою чашку немного на северо-северо-восток». Вместо невзрачного «Привет!» они встречают друг друга словами: «Куда ты идешь?», причем говорящий ждет буквального ответа («На юг!»). И потому даже пятилетние дети могут в любой момент сказать, в каком направлении они смотрят[305].
Как им это удается? С помощью пристального внимания, говорит Бородицки. По ее оценке, приблизительно треть из 7000 языков мира обладают такими же особенностями, используя абсолютное, а не относительное описание пространства или встраивая пространственные термины в свою лингвистическую структуру. Например, язык мореходов кваквакэвакв, живущих на побережье Британской Колумбии, содержит множество суффиксов, используемых для указания места или направления: так легче образовать топонимы от одного слова. Так, «место, где выходят на сушу выдры», звучит как «ксумдас» (суффикс «ас» обозначает «место»), а любое слово, оканчивающееся на – т!а, указывает направление «в море» (например, «негет!а», или «прямо в море»)[306]. Их язык, квакиутль, как и куук-тайоре, – это язык чувственного восприятия. Всем таким народам постоянная связь с пространством помогала выживать и процветать – или, по крайней мере, понимать, как устроен окружающий мир.
Внимательность часто рождается из необходимости. Более восьмидесяти лет назад психолог Гарри де Силва расспрашивал двенадцатилетнего мальчика, который как будто чувствовал, где находится север, юг, восток и запад. Поначалу де Силва подумал, что обнаружил выдающиеся способности, но потом выяснилось, что мать мальчика путала понятия «слева» и «справа», а недостаток свой возмещала тем, что описывала взаимное расположение с помощью направлений на страны света. Она могла сказать: «Принеси мне расческу, которая лежит на северной части трюмо» или: «Сядь на стул с восточной стороны крыльца». И мальчик научился следить за географическими направлениями, просто чтобы ориентироваться в собственном доме[307].
Если выдающиеся навигаторы и могут нас чему-то научить, так это обращать пристальное внимание на то, что происходит вокруг нас. Поддерживать внимание совсем не просто, как пишет Ребекка Солнит в своей книге «Путеводитель, помогающий заблудиться»:
Это настоящее искусство – следить за погодой, за своим маршрутом, за ориентирами, которые встречаются на пути, понимать, как будет отличаться обратная дорога, если повернуть назад, замечать положение солнца, луны и звезд, по которым можно ориентироваться, направление, в котором течет вода, и еще тысячи вещей, которые превращают дикую местность в текст, доступный тому, кто умеет читать. Заблудившиеся люди часто не знают этого языка, языка самой земли, или не останавливаются, чтобы прочесть текст[308].
Внимание – основа навигации, но у него есть и более общая цель; оно объединяет нас с окружающим пространством, привязывает к реальности. Знание
Одна из причин, почему навигаторов так уважают в кочевых племенах, состоит еще и в том, что тех, кто сбивается с пути, часто ждет беда. Это справедливо для любой культуры. Нам глубоко неприятна даже сама мысль об опасности заблудиться. В следующей главе мы расскажем о психологических основах этой реакции и о том, как удивительно ведут себя потерявшиеся люди, по рассказам специалистов поисково-спасательных служб. Также вы прочтете о женщине, которая заблудилась в лесу, что служит примером того, как легко это может случиться даже сегодня.