Малькольм прибавил скорость, устремившись следом за отчаянно несущимся прыгуном. Теперь они вместе летели прямо в хаос видневшихся вдали астероидов, разрядов и сернистых газов, но Джейнис знал, что полет будет коротким. Сигнализатор прицела показал зад корабля Фима, защищенный полем и выхлопом из дюз; обстрел следовало усилить. Малькольм выстрелил из турбинных пушек и плазмы, почти слыша стон ломающейся кормы. Следующий залп должен был стать последним. Ни один корабль не мог выдержать таких повреждений.
Малькольм откашлялся.
– Что ж, Тартус, – с улыбкой проговорил он в микрофон. – Я знаю, что ты меня слышишь. На этом мы попрощаемся. – Он выстрелил еще раз, слегка поджаривая зад прыгуна и наслаждаясь неизбежным. «Кривая шоколадка» вздрогнула, но не ушла с линии огня – наверняка Тартус частично потерял контроль над кораблем. – Поскольку очередной залп тебя убьет, позволю себе выпить за твое здоровье. Угадай что, мой дорогой. – Все еще улыбаясь, Джейнис поднес к губам найденное в каюте Фима пиво. Микрофон передал довольное бульканье. – Неплохо, но, увы, кончилось, – объявил Малькольм и удовлетворенно смял банку.
Электромагнитный импульсный передатчик тотчас же выстрелил, окутав «стилет» зигзагами разрядов. Он выжег подчистую электронные системы, очистил компьютеры истребителя и его модули памяти, отключил все находившееся внутри корабля и превратил его в быстро теряющий тепло мчащийся на полной скорости гроб.
Джейнис отчаянно закричал, но в космосе никто не услышал его крика.
5. Захват
Машина является особой частью Единства.
Доктор Гарпаго Джонс понял, кто он такой, сразу же после взрыва «Орхидеи».
Находившаяся в Рукаве Персея, обозначенная символом NGC 1952 Крабовидная туманность была туманностью пульсарного ветра, полной синхротронного излучения. Ее горячим сердцем был активный пульсар, и именно им интересовался Научный клан, который сто пятьдесят с лишним лет назад создал здесь свою орбитальную станцию под названием «Относительность». Через несколько мгновений ей предстояло принять особого гостя, престарелого Ибериуса Матимуса, старшего советника Научного клана, за глаза называемого Желтозубым Хрычом.
Джонс чувствовал, что Ибериус прибыл специально ради него.
Слухи о «неожиданной инспекции» ходили уже с неделю, или с того момента, когда изящная стройная «Орхидея», экспериментальный корабль Клана с разработанным Гарпаго новым глубинным приводом, взорвалась неподалеку от «Относительности» вместе с командой из тринадцати человек. И все из-за послеглубинного скольжения и попытки его обуздать.
Впрочем, речь шла не только о скольжении. Корабли могли воспользоваться им после выхода из Глубины, но у Джонса имелись более далеко идущие планы. Можно ли войти в Глубину, не входя в нее? Открыть ее лишь затем, чтобы воспользоваться ее плоскостью для достижения невероятной скорости? И, что важнее всего, можно ли, «скользя» таким образом по Глубине, разгадать ее тайну?
Вопросы, которые Гарпаго записывал по ночам в свой блокнот из настоящей бумаги столь же настоящим средневековым карандашом, звучали словно поэзия. Поэзия, которая превратилась в кошмар.
Доктор слегка пошатывался от нейрохлеста, СТВ, пьезокорма и прочей наркотической дряни, пытаясь забыть, что склонило его к мечтам об утраченном навсегда величии.
Челнок уже причаливал. Это был типовой «тупак», прибывший из утробы «Матроны», серого крейсера Клана. Джон смотрел на него в одно из выпуклых окон станции, пока его старое измученное сердце отсчитывало оставшееся ему время – время, которое отстукивали механизмы дока, глухое тарахтение шлюзов и шаги опирающегося на трость Матимуса. «Тик-так, – подумал Джонс. – Так тикают смертельные часы».
Старший советник вызвал его в тот же день в специально подготовленную гостевую каюту. Гарпаго сохранял хладнокровие. Когда раздался сигнал интеркома, доктор отвел взгляд от встроенного в стену каюты зеркала, подозревая, что в последний раз видит себя в мантии Клана, цвет которой переходил из фиолетового в монохромный «бесцвет», как называли уникальную окраску, смесь фиолетового и призрачной пустоты. То был еще один результат экспериментов Клана, его цветовая визитная карточка, не считая обычной обязательной серости.
«Призрачная пустота, – подумал он. – Именно ею я сейчас стану».
Но его ожидало нечто намного худшее.
– Доктор Гарпаго Джонс, – приветствовал его Мыслитель Мыслителей. Голос его показался доктору сухим и мертвым. – Экспериментатор.
– Здравствуйте, старший советник… – откашлялся Джонс. Сидевший в большом, наверняка притащенном с «Матроны» кресле, Желтозубый Хрыч опирался на трость. Он выглядел почти слепым, но Джонс не дал себя обмануть. Ибериус с самого начала внимательно за ним наблюдал.