Работать на стройке Николай уже не мог. Тело его иссохло, руки ослабели, и, чтобы раздобыть денег на очередную бутылку, он устроился ночным грузчиком на продуктовый склад, что был неподалеку от улицы, на которой он снимал свой флигель. И вскоре Николай совсем затерялся среди обшарпанных стен и уныния безлюдных ночей.

Жена и дочь теперь стыдились его и отказывались общаться с Николаем, если тот был пьян. А поскольку пил Николай постоянно, вскоре он вовсе перестал их видеть. Единственным человеком, кто еще помнил о нем, была сестра. Она беззаветно верила в брата и убеждала всех:

— У Коли трудный период. Скоро все это закончится.

Но Николай продолжал пить. Годы шли, а он все так же прибывал в бессвязном пьяном забвении, и цель у него была только одна — напиться до беспамятства и утопать весь день в муторной дреме. И пока за окном годы сменяли друг друга, мужчина видел лишь дно бутылки.

Но однажды морозным январским утром Николая разбудил лай хозяйской собаки. Солнце упорно прорывалось сквозь тряпье, служившее ему занавесками. В тот день ему не хотелось вставать с постели, впрочем, как и всегда. Он давно уже перестал видеть смысл происходящего и выходил из дома только ради редких встреч с сестрой или новой бутылки.

Николая продирал озноб. Естество его протестовало против шквала горячительных напитков, которые он заливал в себя в течение дня. Тело содрогалось, требуя хоть немного еды. Трескучий мороз проникал сквозь оконную раму, и от одной мысли о том, что ему предстоит выбраться на улицу, мужчине становилось тошно.

Николай поднял воротник старого, некогда дорогого пальто и быстро пролетел несколько улиц, что отделяли его от автобусной остановки. В дороге люди сторонились его. Кто-то делал вид, что не видит, кто-то смотрел презрительно, а водитель чуть было не избил его, когда Николай заявил, что ему нечем платить за проезд.

На пороге его встретил зять — низкорослый, крепко сбитый мужчина. В прежние времена, когда Николай еще был способен на простое человеческое общение, Владимир был его близким другом. Но теперь зять стыдился его и, встречая на улице, мчался дальше, отводя глаза в сторону.

Молча впустив Николая, Владимир скрылся в гостиной. Сестра его жила в просторной квартире, пропитанной уютом, тихими вечерами с запахом мятного чая, теплым светом настольной лампы и белоснежным котом, что смотрел на всех, сидя на спинке кресла.

Николай крикнул сиплым басом:

— Привет! — и его сестра тут же показалась из кухни.

— Здравствуй, — ответила она, вытирая руки о фартук. — Ты, наверное, замёрз? Проходи, я налью тебе чай.

Трясущимися руками Николай стянул с себя ботинки, старые и подранные, еще с тех забытых времен, когда мужчина мог позволить себе новую обувь.

В маленькой кухне было тепло и тихо, на плите что-то кипело в кастрюлях. На подоконнике стояли стеклянные банки, и сразу было ясно, что здесь правит заботливая хозяйка. Ольга усадила брата за стол.

— У тебя все хорошо? — спросила она.

— Начальник всю плешь проел. Требует много, а платит копейки. Словно мы его рабы.

— Я уверена, что все не так страшно.

— Да куда там! Относится к нам, как скотам.

— Ты мог бы поискать другую работу.

— Честное слово, ты как маленькая! Куда ни пойди, везде одно и то же. Они ни во что нас не ставят! — Николай возмущенно всплеснул руками. — В этой стране труд никогда не будет оценен по достоинству.