Уже собравшись уходить, он вдруг оборачивается.

Та книга.

И, выждав порядочно, спрашивает: ту сказку тебе мама рассказывала?

Чиж кивает.

Помню, говорит папа.

И когда он начинает, Чижу вспоминается сказка, от начала до конца; не слова из книги, не папины скупые фразы, а то, как рассказывала мама, – рисовала ему словами картину, расцвечивала. Теперь давно забытое снова вспыхивает перед ним.

Давным-давно жил на свете мальчик, который любил рисовать кошек. Был он беден и с утра до ночи работал в поле с родителями и односельчанами – весной сажал рис, осенью убирал урожай. Но если выдавалась у него свободная минутка, он рисовал. А больше всего любил он рисовать кошек. Больших и маленьких, полосатых, пятнистых, черепаховых. С ушками на макушке, с черными пятнами на мордочке и лапах, с белыми звездочками на груди. Пушистых и гладкошерстных, в прыжке и в засаде, рисовал он и спящих кошек, и как они умываются. На плоских камнях у реки он рисовал их обугленной палочкой. Рисовал их на влажном песке у ближнего озера, где рыбаки закидывали сети. Погожими днями он рисовал их в пыли на тропинке, ведущей к дому, а после дождей – в грязи, где еще недавно блестели лужи.

Вся деревня над ним потешалась – мол, пустое это занятие. Что толку рисовать кошек? От этого ни еда на столе не появится, ни урожай в поле не вырастет. У первого богача в деревне стены в доме украшены свитками: горы в тумане и чудесные сады, диковинные пейзажи, которых никто в деревне отродясь не видал. А кошки – эка невидаль, вышел за порог – и вот они, на каждом шагу, повсюду. Где это видано, чтоб художник кошек рисовал? Какая от такого польза?

Родители мальчика, однако, не соглашались. Хоть они и были простые крестьяне – много работали в поле, а мальчик им помогал, – они гордились его талантом. После работы отец собирал бамбуковые палочки длиной с ладонь и резал из них ручки для кистей, а сами кисти мать делала из своих волос. Мальчик собирал камни – всех цветов, какие только мог найти, от ярко-красного до угольно-черного, – стирал в порошок и готовил краски. И каждый вечер рисовал он кошек – на кусочках коры, на клочках бумаги, на лоскутах ткани, – пока не настанет пора ложиться спать.

Однажды случился в деревне мор, умерли и родители мальчика. Никто из соседей взять его в дом не захотел, ведь о мальчике уже шла дурная слава: бездельник, мол, пустяками занимается. Да и нечем им было делиться. Многие и сами едва оправились от болезни, еды даже для своих не хватало, не то что для чужих. Собрали всей деревней по пригоршне риса, завязали в узелок и отдали мальчику. Удачи, пожелали ему. Пусть счастье тебе улыбнется. Поблагодарил их мальчик, закинул на плечо узелок, спрятал в карман кисти и пустился в путь.

Дело было зимой, в лютые морозы. Шел мальчик, шел темной дорогой, пока не добрел до деревушки, а там все двери заперты наглухо. Окна светятся, а на стук никто не откликается. Подул ледяной ветер, полетели в лицо снежные хлопья, будто призраки пытались глаза ему выцарапать. Из дома на краю деревни выглянула старушка. Прости, говорит, не могу тебя впустить, муж меня убьет. Мы чужих не пускаем, боимся. Вся деревня в страхе живет. В страхе? – переспросил мальчик. А чего боитесь? Но старушка только головой покачала.

В отчаянии оглядел мальчик безлюдную улицу. На самой окраине деревни увидел он домик, который поначалу не заметил. А вон тот заброшенный дом? – спросил он. В нем, наверное, можно заночевать?

Схватила старушка мальчика за руки. Место это опасное, сказала она. Проклятое. Говорят, там поселилось чудовище. Если в этот дом кто зайдет ночью, то уж не возвратится.

Я не боюсь, отвечал мальчик, да и неизвестно еще, что хуже, чудовищу в лапы угодить или в сугробе замерзнуть.

Поклонилась ему старушка, дала факел, зажженный от своего очага. Возьми, сказала она. И остерегайся больших помещений, твое спасение в малом. Благословила она мальчика, смахнула слезу со щеки. Желаю тебе пережить эту ночь, сказала она. А если переживешь, то молю: не держи на нас зла.

И стал мальчик пробираться к заброшенному дому. Снег укутал и землю, и голые деревья, а у двери дома намело сугроб. Но дверь была не заперта, и вошел мальчик в дом. Затеплил в очаге огонь, огляделся. Комната в доме была всего одна, да и та почти пустая, не считая сундука, похожего на тот, в котором мать хранила когда-то одеяла. Ни циновок, ни безделушек – белые стены да чисто выметенный земляной пол.

Что ж, подумал мальчик, даже если место это проклятое, здесь хотя бы тепло и сухо, и на том спасибо. Хотел он расстелить на полу одеяло и лечь спать, но тут оглядел белые стены – такие пустые. Словно люди без лиц. Достал он из кармана кисти и, недолго думая, нарисовал кошку. Маленькую, в серо-белую полоску. Не кошку даже, а котенка. Ну вот, подумал он, другое дело. И стал готовиться ко сну.

Да только кошке одиноко, а места на стене еще хоть отбавляй. И нарисовал он рядом другую кошку, побольше, полосатую, – она сидела и вылизывала лапку. И так он увлекся, что обо всем позабыл. Нарисовал толстого рыжего кота, спящего у огня, черную кошку в прыжке, и еще одну, белую с большими голубыми глазами, и трехцветную кошку на крыше. Все стены изрисовал он кошками, и лишь когда не осталось свободного места – а угли в очаге дотлевали, – лишь тогда отложил он кисти.

Притомился мальчик – всякий бы на его месте устал, сотворив из ничего сотню кошек. Развернул он свое одеяло, но даже рядом с кошками было ему одиноко. Одолела его тоска по родителям, и захотелось ему снова очутиться дома, в своей постели, и чтобы рядом спали отец и мать. Вспомнились ему мелочи, которых больше всего не хватало: как мама гладила его по голове, как напевал отец, когда работал в поле, – тихонько, будто пчела жужжит. И почувствовал он себя совсем маленьким, и тут пришли ему на ум старушкины слова: остерегайся больших помещений, твое спасение в малом. Открыл он сундук и постелил там свое одеяло. Получилось почти как дома. Залез он в сундук со всеми своими пожитками и захлопнул крышку.

Среди ночи разбудил его жуткий вой. Ужасные звуки, будто стонут и ломаются на ветру старые деревья, будто завывает сотня вьюг или разверзается земля. Даже ресницы у него дыбом встали. Заглянул он в крохотную щелку, но увидел лишь зловещий красный отсвет, словно комната залита кровью. Зажмурился он, затаил дыхание, укрылся с головой одеялом. Только бы его не нашли.