— А что не так? — возразила я им, разводя руки.
— Ты себя в зеркало видела? — возмутился отец.
— Нет, — уверенно заявила я, — думаете стоит?
Отец не сдержал смешка и сразу же подобрел. Оборона суровости рухнула и это был сигнал для меня «надо дожимать».
— Что с твоими волосами? — охая спросила мама, отвлекая от встречной словесной атаки на родителей и их возмущенные лица.
— Ну они не уложены, подумаешь… что сразу кричать?
— Дания! — строго обратился своим папиным голосом отец, призывая к благоразумию и хорошему поведению.
«Еще кулаком стукни!».
— Мне восемнадцать, а я не могу сменить прическу? Скука же смертная…
— Что с рукой? — отец указал на бинт и посиневшую руку.
— Ушибла.
— Вот, я так и знала, что эти покатушки на мотоциклах до добра е доведут.
Я уж подумала вступиться и закричать, что Митя и его крутой обожаемый мною байк тут совсем не причем, но осеклась и продолжила молчать.
Отец тоже молчал и наблюдал, временами прищуриваясь. Понял уже все и про всех, да? Снова эта папина ухмылочка, будто он в озеро подглядывает и все на сквозь видит в режиме реального времени.
— Что с Наилем? — перевела тему я.
— Дома, — отец поставил кулак под щеку, продолжая оглядывать меня с ног до головы.
— Оставим их на время, — тихо просила мама, — пусть они обсудят в все в своем кругу.
— Наиль сказал откуда он узнал? — Родители одновременно покачали головой ответ «нет». — Порву того, кто пасть открыл! — уверенно заявила я.
Каникулы прошли быстро: за книгами и жалкими попытками сохранить дружбу с Митей; ту, которая была еще до всех этих страшных и спонтанных событий. Я писала ему обо всем, как раньше. Закидывала сообщениями и нервно ждала. Он отвечал односложно, редко пользуясь закрытой скобкой в качестве индикатора эмоций.
— Ничего. Все наладится, — уговаривала я себя, смотря то в очередной томик-кирпич классики для одиннадцатых классов, то в окно, за которым ночь взяла верх и позволила холодному ветру разгуляться, приглашая на интимный танец падающий снег.