— Пойдем домой!

— Да, ты посмотри какая оптика, — пропела я, дразня своего друга, перед самым его носом, крутила в руках последнюю модель Фуджифильма[1], элегантного черного типа, нажимая на кнопочки, проверяя нет ли брака.

Митя, смотря на все мои потуги одолеть новшества только вздохнул.

— Отдашь? — тут же спросил Митя, опасаясь за существование своего новенького фотоаппарата, протянул руку.

— Нет. — Уверенно заявила я, вздёргивая подбородок, — Я впервые держу вещь стоимостью в целый дом. Хм, а ты раскошелился, — продолжала я подкручивая объектив, не отвлекалась от диалога, — откуда у тебя такие деньги?

— Отец, — фыркнул Митя, опуская руку, понимая, что теперь я добровольно не отдам ему фотоаппарат, — он зарабатывает.

Мите бы радоваться, но я ощущала нотки грустинки в его тоне, то, как он говорит слово «зарабатывает», зная, что, не для него; что время, когда они жили вместе давно прошло, оставив рану, затянувшуюся, но она все еще саднила его душу.

— Наверное, под старость вспомнил, что оставил отпрыска и решил заполнить пробелы одним ходом.

Митя с горечью произнес эти слова. Я отвлеклась от камеры смотря на друга, а он, не теряя возможности выхватил из моих рук фотоаппарат. Даже возмутиться не успела. Друг приставил правый глаз к видоискателю. Автофокус. Диафрагма. ISO. Затвор. Щелк!

— Готово! — произнес и озорно подмигнул правым глазом.

Я скривилась.

— Не направляй на меня, — просила и высунула язык.

— Почему? Вдруг я больше тебя никогда не увижу? — Митя указал на фотоаппарат. — Так, я заберу тебя с собой.

— Откуда такие мысли, салага? — в моем голосе была издевка, но исправлять было поздно.

— Мы не знаем, что с нами будет, — с каждым словом его голос становился печальнее.