Однажды, когда мой 100-дневный проект был в самом разгаре, в Нью-Йорке меня посетила одна из моих хороших подруг. Когда я решила столкнуться со своим страхом менять испачканные подгузники (используя ее шестимесячную дочь в качестве подопытного), она бросила мне вызов сделать то, о чем я даже не могла подумать:

– Эй, а как насчет позирования в обнаженном виде на занятии по рисованию?

Я перепугалась (мягко говоря) и ответила, что она ведет себя неразумно, и даже выразила сомнение, что мы с ней все еще друзья. Да кто вообще такое предлагает? Но мне потребовалось не так уж и много времени, чтобы понять: моя реакция была явным признаком того, что я боялась принять вызов. Боялась? Я была в ужасе!

И чуть-чуть возненавидела ее за то, что она вбила мне в голову эту мысль. Это был страх, с которым я никогда не думала столкнуться, даже когда училась в художественной школе и рисовала других обнаженных людей. Но было уже слишком поздно. Идея уже крепко засела в моей голове, и я не могла ее игнорировать или притворяться, что не слышала ее.

Наступило утро 77-го дня моего проекта, и для подготовки я сделала то, о чем потом глубоко сожалела: прошла процедуру восковой депиляции (снова-здорово, страх № 15) с Ольгой, той же самой, которая помогла мне встретиться со своим страхом в первый раз.

Когда я приехала в Нью-Йоркскую академию искусств, на дворе был прекрасный июльский день. Я умоляла Адама пойти со мной, чтобы помочь мне с видео, но он сказал (и мне все еще трудно в это поверить):

– Ты шутишь? Мне будет еще страшнее и неудобнее, чем тебе.

В этот раз Адам решил отсидеться, и я поехала совершенно одна, а по прибытии учитель рисования отправил меня в раздевалку, роль которой исполнял просто пустой класс.

Он попросил меня раздеться и пройти в соседнюю студию, где меня ждали ученики. Вам знакомо чувство, которое возникает, когда вы раздеваетесь в кабинете врача? В тот момент я испытала что-то похожее, только в восемьдесят четыре раза хуже. Я включила свою камеру и, стоя за кадром, начала снимать одежду – да, даже нижнее белье – и показывать предмет за предметом в объектив. К счастью, я взяла достаточно большой палантин, чтобы накинуть вместо халата, пока буду идти из раздевалки, собственно, на занятие.

Войдя в комнату, я увидела нечто такое, что заставило меня пожалеть о депиляции, которую я сделала несколько часов назад, и о безуглеводной диете, которую я соблюдала весь предыдущий день. У двух людей, которые выступали в качестве моделей до меня, были красивые изгибы (много изгибов) и интересные формы тела. И волосы (много волос). Именно тогда меня осенило: студентам-художникам не нужно то, что в СМИ считается идеальным телом. Напротив, им хочется видеть перед собой что-то необычное, им нужен материал для работы. Вот дерьмо! О чем я только думала? Внезапно быть безволосой и тощей показалось мне ужасной затеей. Мне было стыдно и глупо за то, что я сделала.

У меня было пятнадцать минут, чтобы принять пять разных поз.

Я стояла перед дюжиной людей, которых никогда в жизни не видела, в одном палантине. Учитель рисования попросил меня начать. В этот момент я была настолько смущена и потеряна, что тут же повернулась лицом к стене. Я просто не могла смотреть на учеников, пока роняла палантин на пол.

Трех минут хватило, чтобы на меня снизошло озарение. Пока я позировала и демонстрировала свою голую спину будущим художникам, то поняла, что вся эта история не про меня, прямо совсем. Они пришли не осуждать моделей. Они пришли выполнить свою миссию: создать прекрасный предмет искусства, вдохновленный тем, кто для них позирует, кто бы это ни был. Им не нужен был конкретный тип тела, текстура или цвет. Их работа заключалась в том, чтобы использовать материал, который перед ними оказался, применить все свои навыки на практике и сотворить шедевр. От этой мысли я почувствовала себя полной дурой. Я так нервничала, что мне предстоит оголиться перед публикой, так боялась подвергнуться осуждению, что позабыла о нуждах учеников. Но теперь я ни на секунду не переставала думать о студентах и о том, что им нужно.

Эта мысль помогла мне продержаться целых пятнадцать минут и максимально использовать время, проведенное там. Вместо того чтобы скрывать свои недостатки, я решила подчеркнуть их: изгибала свое тело самым странным образом, создавая тени и интересные формы. Я перестала втягивать свой животик. И гордо демонстрировала свои родинки, веснушки и растяжки, проявляла творческий подход, стараясь обеспечить студентов хорошим материалом для работы.

Как только пятнадцать минут истекли, весь класс начал хлопать. Все они знали, что я сражаюсь со своим страхом, и заметили эволюцию от первой до пятой позы. К концу я почувствовала, что они гордятся тем, как я подошла к этой задаче, и тогда я ощутила глубокое удовлетворение.

Но то, что случилось прямо перед тем, как я ушла, потрясло меня больше всего. Снова одевшись, я вернулась в студию, чтобы посмотреть рисунки, и не могла поверить своим глазам. Пока я так беспокоилась, что мне приходится показывать свое тело, один парень все занятие рисовал… мое лицо.

Этот опыт заставил меня понять: хоть люди и правда осуждают других людей, никто не осуждает нас так, как мы осуждаем самих себя. Даже осуждая других, мы косвенно говорим о себе, а не о том, кого мы осуждаем.