Если бы мне, семнадцатилетнему парню, допивающему в пабе третью бутылку пива в честь поступления в Мюнхенский университет бундесвера, кто-нибудь сказал, что я променяю будущий чин офицера на службу личным охранником богатенькой девчонки, я бы набил ему морду.

Моему отцу тоже пророчили прекрасную военную карьеру, но, дослужившись до майора к 35 годам, и отбывая службу в Дрездене, на развалах павшей берлинской стены он встретил женщину, от бешеной страсти к которой спустя 4 года появился я. Папа был родом из Ленинграда, так что он встал перед серьёзным выбором, поскольку мама, немка, уезжать в чужую страну не хотела. Мы остались в Берлине. Имея сильнейшие рекомендации от своего руководства, отец легко сумел возглавить службу безопасности немецкого миллиардера, Уильяма Эркерта.

Говорят, во имя любви идут и не на такие уступки. Черт его знает. Не проверял. Тем не менее, к 21 году я стал лейтенантом и уже находился на третьем офицерском курсе подготовки по предназначению, когда у мамы диагностировали лейкемию. Я жил на два города, пока за постоянные пропуски учебы меня не отчислили. Бундесвером я так и не стал. Отец не мог подменять меня у кровати мамы, поскольку ударные дозы химиотерапии и постоянные переливания крови требовали неслабых финансовых затрат. Полгода мама героически боролась со смертью. И ровно столько же времени я верил, что она победит. Но она ушла из жизни папы так же быстро, как и ворвалась в неё когда-то. Когда я глубоко за полночь закрыл глаза у ее больничной койки, она едва слышно дышала, но проснулся я от монотонного писка прибора, возвестившего остановку ее сердца.

Первое, что происходит, это отрицание, которое длится до тех пор, пока его не сменяет боль. Дальше страх, страх за живых. Как они переживут эту потерю? Но боль длится недолго, максимум час. А после неё наступает тупое беспросветное горе. Но да, и оно проходит. И единственное, что остаётся навсегда, это чувство вины. Что не позвонил лишний раз, не отвёз к врачу, когда впервые начали кровоточить десны.

Мне нужно было начинать с чистого листа. И когда папа предложил работу у Уильяма Эркерта, мне не показалось это плохой идеей.

О жизни его сына, дипломата, мне было известно лишь на уровне разговоров в курилке. Все те перипетии с его женой-стервой, одаренным старшим сыном и непутевыми близнецами меня нисколько не волновали, я считал это грязным бельём богатенького семейства, пока однажды Эркерт не заговорил о моем повышении.

Ситуация складывалась следующим образом. После смерти основателя компания Уильяма должна была перейти в управление его внуками. Но, чтобы те не разводнили его многолетний труд, завещание не являлось тайным и, по достижении 21 года, каждый наследник получал доступ к своей доле акций. Под доступом подразумевалось право присутствовать на собрании акционеров и изучать все внутрифирменные управленческие процессы. Изначально предполагалось, что на правах единственного наследника, Артур получит контрольный пакет акций, но спустя 5 лет на свет появилась еще парочка потенциальных акционеров, и завещание изменилось первый раз. С рождения старший внук был гораздо способнее и подавал куда большие надежды на успешную карьеру, тем не менее, его доля приравнивалась к долям близнецов. Видимо, в этом и была причина, по которой младших Эркертов всячески пытались сбросить со счётов.

Когда же это удалось, и подростки были высланы из страны, лишены фамилии и каких-либо прав, завещание переписали второй раз. Уильям сдался и переписал 35 % на своего единственного наследника с незапятнанной репутацией. А потом всплыла эта бумага. Нотариально заверенный документ о передаче Адрианом Эркертом своих 25 % Артуру Эркерту по достижении первым полного совершеннолетия. Хотя судьба оставшихся долей в контрольном пакете все ещё не была решена, расписка уже давно лишилась своей юридической силы, ведь Адриан по паспорту являлся Якуниным. Тем не менее, что-то заставило Уильяма копнуть поглубже. Настолько, чтобы выяснить причину написания этой бумаги. И правда, вытянутая стопками купюр из осведомленного круга лиц, его не порадовала. Артур засадил свою четырнадцатилетнюю сестру, ни разу в жизни не видевшую наркотики, в наркологическую лечебницу с подачи матери, где девчонку удерживали до тех пор, пока Адриан не предложил ту самую сделку. Сестра в обмен на всю его долю.

Гнев Эркерта-старшего был просто неописуем. Внук, на плечи которого легли все его надежды, оказался жалким трусом. 1 декабря этого года завещание было переписано в третий раз. И хотя изменения хранились в строжайшей тайне, Уильям Эркерт немедленно потребовал своих внуков назад.

Так я и получил свою новую должность. Ценой собственной жизни уберечь главную наследницу Эркерта от гнева ее старшего брата. Я не понимал только одного: чем я так насолил этому магнату, что он выбрал именно меня. В какой момент я вообще оказался втянут в разборки, своей драматичностью подпавшие заявку на бразильский сериал?! И что за забористый косяк курила судьба, когда чертила мою линию жизни?

Если бы утром не пришло подтверждение истории Агаты, рассказанной накануне, я бы вообще усомнился в рациональности решения отправить меня в промозглый, вечно протекающий Петербург, где единственное, чем мне приходилось заниматься, так это отваживать от внучки Эркерта всяких укуренных рукоблудов, в то время как сама она не упускала случая продемонстрировать мне голые участки своего тела.

Я снял квартиру, но был в ней от силы три раза, потому что чисто физически не успевал добраться до неё, как эта девица срывалась с места. Так что мой удел был жить с ещё несколькими охранниками прямо в ее жилом комплексе, в комнатах, примыкавших к пункту видеонаблюдения.

В первые дни хаотичного образа жизни, который она вела, лишенного хотя бы малейшей логики, мне хотелось послать на хрен этих Эркертов и уехать домой. Но после, за маской бешеной, дикой, бесконтрольной стервы, начало мелькать что-то иное, убедившее меня остаться вместе с ней. Несмотря на отвратительный характер, Агата хотя бы имела совесть не выставлять себя лучше той, кем она была на самом деле. Ей действительно нужна была защита. Защита от себя самой.

Миленькая девочка, подружка Адриана, здорово преобразившаяся благодаря косметике и своему платью, открыла передо мной дверь.

— Я не очень уверена, — прозвучал ее тонкий высокий голос, — но, похоже, у нас проблемы.

Я рефлекторно глянул на браслет, но ничего странного не обнаружил, Агата была в квартире. Алина молча схватила меня за рукав и, путаясь в подоле, потащила к одной из комнат, жестом предлагая мне зайти внутрь.

Иначе и нельзя было представить ее спальню, это я отметил ещё в прошлый раз: огромный шкаф, огромное зеркало, огромная кровать, но теперь в глаза бросался ещё стеллаж с книгами в противоположном углу. Взгляд выхватил нескольких авторов: Диккенс, Остен, Голсуорси, Тартт, Толстой. Семейные саги, истории длинною в жизнь и судьбы нескольких поколений под одной обложкой. Вот в чем было дело. Пока никто не видел, пока не слышался звон бутылок и бокалов, хозяйка комнаты совершенно неосознанно пыталась распознать через книги единственную вещь, которой была лишена. Родительская любовь.