— Папа, ты случайно не был в больнице в день или через день после того, как Адриана избил Артур?

— Нет, — спокойно отозвался он, и мое сердце упало. — После работы я все время возвращался в Бланкенезе к вам с бабулей. А в чем дело?

— Ммм… — потянула я, пытаясь выдумать правдоподобный ответ. Взгляд упал на газету, брошенную Томасом на моей кровати. «Вспышка кори. Четыре детских сада ушли на карантин». — Корь. — выпалила я. — Вакцинация от кори.

Идиотка. Почему нельзя было потратить лишнюю минуту на то, чтобы заранее продумать этот разговор?!

— Ах вот в чем дело! — Неожиданно хмыкнул отец. — Так бы и сказала. У нас в офисе производился забор крови на выявление антител. Это было… — зашуршала бумага, папа листал страницы ежедневника, — 10 января. Кстати мне прививка не понадобилась. Я здоров, как бык и…

— Кто брал у тебя кровь? — Перебила я его, перекладывая телефон в левую руку. Правая дрожала слишком сильно.

— Рыжая медсестричка, точно, рыжая. Это точно, потому что я сразу вспомнил, как твои братья ненавидят рыжих.

Он даже не подозревал, как изменились вкусы его детей, собственно, как и их количество. Вероятно.

Выпалив слова благодарности, я отключилась. Итак, она была рыжей. Но все знакомые нам рыжие находились в Питере вместе с Адрианом. Ни у Эллины, ни у Алины не было ни мотива, ни навыка забора крови.

Все это превращалось в одну огромную головоломку без инструкции для сборки. Но если бы я согласилась принять на веру содержимое этой папки, каким должен был стать наш следующий шаг? Поиски настоящего отца Артура? Разоблачение его перед дедушкой, скандал и окончательное и бесповоротное лишение наследства? Какая сладкая вышла бы месть…

Я мотнула головой. Нет, пока мы не убили Тео, Артур был для меня идеалом мужчины, старшим братом, о котором могли только мечтать мои друзья и подружки. Ведь когда мать и отец откровенно нас игнорировали или демонстрировали в нашу сторону отнюдь не родительские чувства, он был тем, кто вытирал мои слезы, целовал разбитые коленки и утешал, когда мама называла меня самой уродливой девчонкой во всем мире.

Папа всю жизнь применял свои воспитательные навыки только по указке матери, ее ненависть к нам заражала его. Никак не иначе. Так что же, если она и правда видела в нас угрозу для благосостояния своего сына от другого мужчины?

В такой ненависти было гораздо больше логики, чем в той, что мы знали всю жизнь. Нас не любили не потому, что мы были глупее, невоспитаннее и сумасброднее. Нас не любили потому, что мы были настоящими.

Что же мне делать? Какую из двух крайностей мне следует выбрать?

Томас поднялся с кровати и приблизился к окну, у которого я сосредоточенно дожевывала свой маникюр. Его руки обвились вокруг моей талии, а подбородок уперся в мой лоб. Он весь буквально дышал спокойствием и уверенностью. Большой, сильный, безопасный. Мои руки сами потянулись к нему, а когда кончики пальцев ощутили волосы у него на затылке, я вспомнила. В бабушкином кабинете хранился альбом с нашими фотографиями. А рядом были приклеены конвертики, в которые бабушка, в нетрезвом состоянии становившаяся невозможно сентиментальной, вложила выдранные с наших затылков локоны. Адриана, мои и Артура.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Детка, о чем ты думаешь? — Ласково прошептал Томас где-то возле моего уха.

Я задумалась было, но ответ сорвался с моих губ прежде, чем я сама успела осознать сделанный выбор.

— Думаю о том, как мне найти настоящего отца Артура.

Я почти привыкла к тому, что в Вильгельме Эркерте разгорались отцовские инстинкты. Его попытки принимать участие в моей жизни временами усыпляли даже мою бдительность. Вот что творит с людьми кровное родство. Каким бы паршивцем не был твой родитель, его простого участия иногда бывает достаточно, чтобы ребенок на время почувствовал себя окруженным заботой, позабыв о нанесенных обидах.

Когда в то утро папа мне позвонил, я даже не удивилась, ведь практически каждый день мы поддерживали связь друг с другом на радость бабушке. Я даже пару раз ночевала в его доме в Эппендорфере, когда мама оттуда съехала.