В момент обнародования громкого материала Триш под ногами не болтался. От переживаний у него прихватило мотор, и он взял бюллетень, надеясь пересидеть очередную Ларискину подлянку на больничной койке. Как и договаривались, заявление на увольнение было написано ею и оставлено у секретаря в папке «На подпись».
Однако даже весть об уходе Лебедевой не взбодрила её коллег. В редакции царила всеобщая пришибленность, которую Танька Смешляева выразила так:
– Заходи, Ларка, после этакой клизмы, вставленной тобою властям, только и остаётся, что тяпнуть по маленькой! В «Обозе» сегодня все пьют: ждут, когда дадут по шапке. Теперь нас уж точно в живых не оставят…
Похоронное пьянство продолжалось и на следующий день, даже окрики Лизетты не могли поднять корреспондентов в атаку. Только Аллочка беззаботно хохотала в своей очаровательной манере:
– Чего помирать-то прежде времени! Разгонят, тогда за бутылку и хватайтесь! Или забыли? – у нас нынче тотальная гласность? Так что господин Курилов сможет даже извлечь плюсики из Лоркиной ругачки. Ещё и похвалит! Пиши не пиши, обличай не обличай, а дело сделано, и кто надо – в тюрьме, а кто-то остался при хороших барышах…
Ларису пригласила вечерком к себе:
– И обязательно с женихом, то-то полюбуемся на голубков!
Но на этот раз достать всегда готового к общению адвоката Ларисе не удалось даже по домашнему телефону. В семье Деповых, видно, царил тот же разгул, что и в редакции. Сильно нетрезвый старший Депов попросил барышню перезвонить завтра – Александру Павловичу-де нездоровится. Болезнь была понятна: на радостях, что отмотался от мерзкой повинности, мил-друг назюзюкался до чёртиков. Придётся выслушивать его нотации позже. Что ж, сделаем сегодня девичник! Плюнем на всё и будем отмечать её расставание с городом детства, от вида которого теперь хочется плеваться и плакать. С ненавистным городом, который прежде был так любим…
Эпилог
Майская влажная ночь укрывает улицы. Ещё не стемнело, на западе розово-люминисцентно догорает закат. Из распахнутых окон соседнего дома слышна тягучая томительная музыка. Сменяя запоздалых трудоголиков, улицы наводняют парочки. Всё вальяжно, как и должно быть в сексапильных декорациях весны. Май шепчет о пробуждающейся силе жизни.
Откуда же студящий душу холодок? Ощущение чего-то неотвратимого? Ожидание неизменного пугающего звонка?
На дорожке между автобусной остановкой и подъездом – две сотни метров, промеряемых ежедневно быстрыми шагами за пару минут, – освещена каждая бороздка и выбоинка. Фонари зажжены, теплый свет льется на тротуар. Всюду ласковый покой, обещание отдыха и уюта. Ничто не сулит беды.
Отчего тогда предчувствие зла холодной змеёй заползает в душу?
Который уже день живет она с этим изнуряющим предчувствием. С того момента, когда больным надтреснутым голосом ей бесстрастно пообещали:
– Готовься. Жди.
Не раз в её не слишком длинной жизни случались угрозы. Хотели выгнать с работы, иногда даже с волчьим билетом, публично опозорить, вывести на чистую воду и уличить во лжи. Бывало, в запале грозились «ноги-руки повыдергать», или – хуже того – вовсе её уничтожить. В её профессии недовольство оппонентов – дело неизбежное и обычное. Потом всё утихало, успокаивалось, в крайнем случае разрешалось в суде. Иногда случалось, что те, у кого её работа поначалу вызывала резкий протест, впоследствии становились хорошими знакомыми, даже друзьями. Однако так о задуманной мести её никто не предупреждал. Она чувствовала, что тут дело идет не о простом «спуске паров», а о реальной опасности, нависшей над ней и её домом. И теперь каждый раз шаг с залитой огнями улицы в тусклый полумрак подъезда становился для пыткой.
Но почему так тянет душу именно этот вечер? Неприятности ведь имеют свойство сваливаться на голову в любое время суток. Этого она не могла объяснить. Просто громко скулила интуиция. И хотя точно знала, что сейчас вслед за ней никто не идет, великаны чужих теней не возникают позади, вход в подъезд свободен, всё же тоскливый холодок под ложечкой не отпускал, заставляя бешено скакать сердце, холодным липким потом обливая ладони и прослабляя колени. Приближаясь к дому, она безотчётно вместо обычно пружинной поступи перешла на крадущуюся рысцу, озираясь и всё время прижимая к бокам руки.
Видимо, изводящий её страх стал проявляться в каких-то внешних переменах, замеченных окружающими. Сослуживцы и знакомые участливо вглядывались в лицо, всё чаще интересуясь, всё ли ладно в жизни, не стряслось ли чего.
Не стряслось ли?!
Если не удавалось уйти от расспросов, она усердно уверяла даже самое ближнее окружение, что всё в порядке, как всегда, по-прежнему. Кому расскажешь об этой жути, да и что можно рассказать, если она и сама толком не знает, что произойдет и произойдет ли вообще обещанное нечто ужасное? Даже жениха не стала посвящать в свои тревоги. Тут любой покрутит вслед у виска и скажет: «Заработалась девка… Ко врачу пора!» А и в самом деле, хоть к психотерапевту иди за успокоением. Хотя в её случае успокоению не бывать до исчезновения причины страха. А она, причина эта, сама собой исчезнуть не может, и не в её силах хоть как-то на что-то повлиять – только ждать, ждать, ждать…И тихо сходить с ума.