— Корпус пока в резерве.

— Ты меня удивляешь, Павел Алексеевич! С каких это пор в армии обсуждают приказы?!

Белов махнул рукой и пошел к У-2.

Мотор самолета долго не заводился. Галюга предложил генералу пересесть в другую машину, но тут, словно испугавшись, мотор вдруг затрещал и взревел с такой силой, что заглушил все остальные звуки. Самолет качнулся и мягко двинулся вперед, быстро ускоряя свой бег.

Вокруг была черная пустота. Только звезды мерцали над головой. Потом красноватые звездочки замелькали внизу. Самолет приближался к ним. Отчетливо стали видны вспышки разрывов, сверкание выстрелов.

Огненная полоса, протянувшаяся с юга на север, медленно проплыла под крылом самолета и ушла вдаль. Линия фронта осталась позади.

Несколько раз пытался потом Павел Алексеевич узнать о судьбе майора Галюги. Сведения были расплывчатые. 3-я партизанская дивизия несколько суток вела бои с немецкими соединениями. Встретив наконец обороняющегося противника, фашисты обрушили на партизан всю ярость, вызванную многочисленными неудачами.

Партизанская дивизия понесла очень большие потери. Остатки ее, разбившись на мелкие группы, ушли в другой район. Эти группы стали костяком знаменитой впоследствии Рогнединской партизанской бригады. О майоре Галюге было известно только одно: он получил несколько ранений, в том числе и тяжелое. Его считали погибшим.

Кончится война, пройдет еще год, пока однажды командующего Северо-Кавказским военным округом генерал-полковника Белова вызовет по прямому проводу министр обороны.

— Павел Алексеевич, — недоумевающе спросит он, — знаете ли вы такую фамилию: майор Галюга?

— Да, безусловно.

— Он вернулся из плена. Немцы почему-то держали его в группе командиров дивизий. И сам Галюга утверждает, что командовал дивизией.

— Да, — скажет Белов. — Третьей партизанской дивизией. Она существовала недолго, но сделала много. Летом сорок второго она помогла нам пробиться к фронту и приняла на себя массированный удар преследователей.

— Хорошо. Раз вы знакомы, направляю Галюгу к вам. Конечно, не дивизией командовать, — засмеется министр, — хотя проверку он прошел.

Павел Алексеевич с трудом узнает Галюгу — так изменят его годы. Это будет усталый, болезненный человек. Тихим ровным голосом расскажет он о последнем бое, о своем ранении, о мытарствах по лагерям. Лишь один раз сорвется голос майора и боль прозвучит в нем.

— Вот как судьба играет, — скажет он. — Зачем я тогда согласился партизан возглавлять? Искал, где труднее. И нашел… А ведь я считался перспективным офицером. Мои товарищи полковниками, генералами стали… Лучше бы совсем меня тогда…

— Не надо! — положит Павел Алексеевич руку на его вздрагивающее плечо. — Вы сделали очень много не для себя, для людей. И давайте-ка лучше подумаем, как жить дальше.

— Мне бы, товарищ генерал, где поспокойней. С нервами совсем плохо, и здоровье подводит.

— Есть свободная должность командира отдельного строительного батальона. Он сейчас на севере, в лесах, заготавливает строительный материал.

— Спасибо, товарищ генерал, это как раз то, что мне нужно.