Белов догнал эскадрон, пошел с замыкающими бойцами и почувствовал вдруг усталость. Он как-то расслабился весь, наверно потому, что цель, к которой стремился, была почти достигнута. Вокруг — все такие же пустые поля. Такая же сырость, дождь! Но ведь Варшавское-то шоссе уже за спиной!
Эскадрон шел быстро. Приободрилась молодежь. А Павел Алексеевич натер ногу заскорузлым, давно не просыхавшим сапогом. Шагать становилось все труднее, резче делалась боль. Но остановиться или отстать он не мог, не имел права. Он задержал бы других, а до рассвета было уже совсем немного.
Хромая, сдерживая стон, Белов шагал и шагал вместе со всеми. Кто-то сунул ему в руку палку. Идти стало легче. Он посмотрел — почти все бойцы опирались на палки.
Их отделяло от шоссе пятнадцать километров, а леса все не было. Занялось туманное утро, медленно раздвинулся горизонт, и Павел Алексеевич понял: довоенные карты просто устарели. Лес здесь сведен, вырублен, на его месте остались только пни да кустарник.
Укрыться было негде. И они шли: по оврагам, по редкому березняку, по вспаханному полю, где тяжелыми подушками прилипала к ногам земля. Белову казалось, что еще немного — и он упадет, потеряет сознание. Он автоматически переставлял одеревеневшие ноги, почти не чувствуя их.
Лишь после полудня добрался наконец эскадрон до большого лесного массива. Но лес этот стоял на болоте, повсюду блестели лужи, чавкала мутная жижа. И все-таки это было спасение. В такой лес немцы не ходоки. Люди группами по три-четыре человека разместились на бугорках и на кочках. Только отдых мог восстановить их силы.
Вот так в каком-то болотистом лесу восточнее Рославля сидел на мокрой земле генерал с растертыми в кровь ногами; борясь со сном, думал, в какую сторону теперь идти, как накормить людей?! А тем временем имя его многократно повторялось на разных языках и поблизости, и вдали.
Радисты штаба Западного фронта искали Белова в эфире. Десятки тысяч немецких солдат разыскивали на земле. Выполняя приказ генерала, шли по вражеским тылам к линии фронта кавалеристы 2-й гвардейской дивизии и парашютисты 8-й воздушно-десантной бригады. Осторожно, оберегая обозы и раненых, шла 329-я стрелковая дивизия.
В уютном доме под Калугой писал отчет о рейде генерал Баранов. Наскоро подлечившийся в госпитале генерал Казанкин приводил в порядок свой воздушно-десантный корпус. У них все было хорошо.
Нервничало немецкое командование, не понимая, куда исчезли основные силы группы Белова во главе со всем руководством. Начальник генерального штаба германских сухопутных войск генерал Гальдер записывал в своем дневнике:
11.06.42 г. Ликвидация остатков противника в тылу 4-й армии проходит успешно. К сожалению, основные силы кавкорпуса Белова уходят на юг.
16.06.42 г. На фронте группы армий «Центр» войска русского генерала Белова снова прорвались в направлении Кирова. Нам это не делает чести.
17.06.42 г. Идут сильные дожди. Кавалерийский корпус генерала Белова действует теперь западнее Кирова. Как-никак он отвлек на себя, в общем, 7 немецких дивизий.
…Семь дивизий, не считая еще четырех, которые находились на сковывающих направлениях, — вот сколько фашистских войск привязала к себе импровизированная группа, созданная энергией и волей Павла Алексеевича Белова. Больше ста тысяч немецких солдат и офицеров, сотни танков, много артиллерии и авиации вынуждены были немцы использовать для боевых действий в своем тылу, вместо того чтобы бросить их в наступление на фронте, где в жестоких боях решалась судьба второй летней кампании.
В авангарде шли разведчики, их вел сам Кононенко. Двигались лесом по старой просеке. Здесь когда-то была дорога, по ней давно не ездили, колея заросла травой.
— Немцы! — сказал вдруг сержант Жерехов. — Ложись!
Кононенко, падая, успел рассмотреть группу людей в немецкой форме. За считанные секунды наметанный глаз уловил многое: идут без строя, некоторые без головных уборов, солдат впереди — с русской винтовкой.
— Не стрелять! — скомандовал подполковник. Если вспыхнет бой, разбираться поздно.
Те, в немецкой форме, тоже легли, не открывая огня. От них долетел крик:
— Эй, ребята, вы чьи?