Реорганизация — это хорошо, но Павел Алексеевич давно убедился, что между планами, между бумажным благополучием и реальностью, как правило, бывает большая разница. Хочешь знать истинное положение — посмотри собственными глазами.

Сопровождаемый Новоселовым, зашел Павел Алексеевич в несколько изб. Раненые лежали на топчанах. Лишь немногие покрыты старыми одеялами. У большинства — шинели и полушубки. Сразу бросилась в глаза чистота. Полы вымыты до желтизны. Повязки свежие. На врачах, на дежурных сестрах — белые маскировочные халаты без единого пятнышка. Халаты эти честно отслужили свою зимнюю боевую службу, были много раз штопаны-перештопаны, на них лоскутов больше, чем нетронутых мест. Наверно, где-нибудь под Каширой получили их гвардейцы-разведчики…

И еще обратил Павел Алексеевич внимание на обувь. Все медики, даже сам Новоселов, — в старых, разбитых, разбрюзгших от сырости валенках. А на улице почти нет снега. Топают люди в зимней обуви по лужам, по грязи. Во всей группе это сейчас проблема номер один. Мужчины так-сяк. Перемучаются, разыщут что-нибудь, раздобудут трофеи. В крайнем случае отпросится боец у командира, сходит на «железку», убьет фрица в крепких, подкованных сапогах. А женщины и девушки — что они сделают?! Вон одна лапти обула, накрутила вместо онучей черные солдатские обмотки. У другой, вероятно, совсем ничего нет. Деревянная подошва и какие-то тряпочки, скрепленные медной проволокой. Идет девушка осторожно, огибая лужу, подернутую тонким ледком. Ох, не видеть бы все это — душа не болела бы!

— Рассказывайте, ругайте начальство, — сказал Белов врачу, когда отправились они к Новоселову пообедать. Тот плечами пожал:

— Рассказывать нечего, сами все видите. И ругать некого. Сейчас легче стало, чем в январе или феврале. Вполне справляемся. Питание хоть и не ахти какое, но регулярное, два раза в день. Правда, только для раненых. Медперсонал, женщины — а у нас их семьдесят человек, — на подножном корму, как выражаются кавалеристы. С трудностями, товарищ генерал, боремся в меру сил, и толковать о них нечего. Другая беда надвигается. Вместе с теплом появился сыпной тиф. Я уже докладывал начальнику санитарного управления.

— Знаю. И нас не обошла чаша сия — Юрий Дмитриевич Милославский слег. Чуть окрепнет — эвакуируем.

— В нашем районе зарегистрированы двадцать шесть очагов. Больных изолируем, но это не выход из положения, товарищ генерал. На освобожденной территории скученность, жители сбились по несколько семей в уцелевших домах. Тут же и наши бойцы. Голод, грязь, вошь. Люди не моются месяцами.

— Три бани, — сказал Белов. — Всего три общественные бани: в Дорогобуже, Хватовом Заводе и Алексино. Кое-где в деревнях баньки по-черному, через них дивизии не пропустишь.

— У нас есть саперы, есть плотники. Войска можно вывести из населенных пунктов в леса, в землянки, построить там бани, наладить стирку. И вообще начать решительный поход за чистоту.

— Войска выполняют боевые задачи.

— Эпидемия тифа может оказаться страшней, чем фашисты. Пойдет косить всех без разбора.

— Представляю, что это такое. На себе испытал когда-то. Ваши предложения мы, безусловно, учтем. А сейчас соберите медперсонал, хочу побеседовать с врачами и сестрами.

Минут через двадцать в избе стало тесно. Разговаривая с женщинами, Павел Алексеевич приглядывался к ним. Отвечали они бойко, с юмором, хотя вид у всех усталый, измученный. Старые платья и гимнастерки расползались от ветхости.

— Скажите, товарищи, — обратился ко всем сразу Белов. — В чем вы нуждаетесь в первую очередь?

Женщины, вероятно, отвыкли от подобных вопросов. Переглядывались недоуменно. Потом раздалось несколько голосов:

— В медикаментах.

— Медикаменты нужны, перевязочный материал.

— Хирургические инструменты! — крикнула от окна рыжеволосая женщина в облезлой меховой телогрейке поверх гимнастерки.

— Это мне известно, — сказал Белов. — Сделаю все, что смогу. Но я хочу знать, в чем особенно нуждаетесь вы сами? Каждая из вас лично?

Женщины молчали. Им требовалось многое. Им надоело шлепать в валенках по лужам, наматывать сопревшие портянки, надоело жить впроголодь, спать на голых досках, штопать свое изношенное тряпье. Но они знали, что здесь, в тылу врага, нет вещевых и продовольственных складов, а генерал — еще не бог.