– В православной церкви, – уточнил Гегурра и кивнул. – С точки зрения сюжетов их можно описать, как иллюстрации к Библии и к другим религиозным текстам. И чаще всего, точно как ты говоришь, речь идет о личностях, имевших большое значение для истории христианства.
– Ну, я прекрасно понимаю, о чем речь, – солгал Бекстрём и кивнул небрежно, на всякий случай потерев основание носа.
– Традиция написания икон берет начало в шестом столетии от Рождества Христова и за полторы тысячи лет, прошедшие с той поры, люди нарисовали их десятки миллионов, – продолжил Гегурра. – На протяжении всего этого периода они висели, по большому счету, в каждом православном доме, одна или несколько, естественно при наличии денег, необходимых для их покупки.
– Дорогие вещицы, – заметил Бекстрём и подкрепился капелькой своей замечательной водки. – Особенно русские иконы, если я все правильно понял.
– Нет, на самом деле все не совсем так. – Гегурра покачал головой. – Скорее это что-то вроде религиозного крестьянского искусства, зачастую среднего или чуть ли не низкого качества. Они существуют в огромном количестве, и кроме того полно еще современных копий. В среднем русскую икону ты можешь получить приблизительно за тысячу, а если зайдешь в обычный комиссионный магазин в Санкт-Петербурге, найдешь их множество.
– Почему он тогда захотел, чтобы ты оценил их? – спросил Бекстрём. – На мой взгляд, не стоило труда даже тащить их в твой офис.
– А он и не сделал этого, – сказал Гегурра с еле заметной улыбкой. – Просто взял с собой фотографии тех предметов, о которых хотел знать мое мнение. Снимки были выполнены в связи с предыдущей оценкой, и мне их вполне хватило для предварительной оценки. Подборка также оказалась далеко не плохой. И стоимость каждого произведения лежала далеко выше среднего уровня для обычных икон даже сейчас, когда цены на русское искусство резко пошли вверх.
– И о чем мы говорим в денежном выражении? – уточнил Бекстрём.
– Всего, значит, было пятнадцать икон, и во всех случаях речь шла об изображениях святых. Стоимость четырнадцати из них я оценил между пятьюдесятью и двумястами тысячами шведских крон. Это более чем прилично для обычной иконописи. Средняя цена получалась больше сотни тысяч за доску.
– А пятнадцатая? – спросил Бекстрём, по какой причине почувствовав, как у него пересохло во рту.
– С ней все обстояло таким образом, что она стоила столь же, как и все другие, вместе взятые, хотя это, собственно, была не настоящая икона. С ее помощью художник как бы поиздевался над своим тестем. Автора звали Александр Верщагин. Он родился в 1875 году и был молодым радикалом, или скорее скандалистом, и ему абсолютно не нравилось рисовать на религиозные сюжеты. Он был пейзажистом, творившим в конце девятнадцатого столетия, и умер в канун нового, 1900 года. Ему как раз исполнилось двадцать пять.
– И от чего он умер? – спросил Бекстрём с любопытством.
– От известной русской народной болезни, от пьянства, – ответил Гегурра с мягкой улыбкой.
– Печальная история, – вздохнул Бекстрём. – Парень, похоже, имел определенные задатки, принимая в расчет то, что ты рассказываешь.
– Верщагин, несмотря на свой скромный возраст, считался невероятно одаренным художником. Сегодня его работы, если мы говорим о пейзажах, продаются по цене от пяти до двадцати миллионов. К сожалению, он оставил после себя не особенно много работ. Известно только два десятка его картин. Возможно, причина в его далеко не праведном образе жизни. Верщагин пил как сапожник и ненавидел своего тестя, богача, немца по происхождению, судового маклера в Санкт-Петербурге. Тот был добрым и глубоко религиозным человеком, который после долгих и тяжелых дум перешел из своей лютеранской веры в русское православие. Именно тесть содержал Верщагина и его семейство, если говорить о жилье, одежде, питании и всем прочем необходимом. В то время как зятек, наоборот, постоянно пил, устраивал скандалы, обманывал свою молодую супругу, не заботился о маленьких детях и в промежутках время от времени рисовал ту или другую замечательную картину.
– Мир неблагодарен, – констатировал Бекстрём со вздохом.
– Да, и в данном случае это выразилось в том, что он нарисовал икону, представлявшую святого Феодора столь же толстым, как и пресловутый греческий прелат из шестнадцатого века, отлученный от церкви за его похождения с блудницами и финансовые аферы во имя Господа нашего. Икона Верщагина, представлявшая святого Феодора, стала исключительным творением не только в техническом смысле. Он нарисовал ее на старинном образе, которому было несколько сотен лет, и в качестве своего подарка к шестидесятилетнему юбилею тестя. И единственная проблема состояла в том, что сходство святого Феодора с самим юбиляром откровенно бросалось в глаза. Просто тесть Верщагина тоже был очень полным человеком. Кроме того, святой Феодор по какой-то причине засовывал свою правую руку в ящик для сбора пожертвований, что выглядело, мягко говоря, необычным в данной связи. Как звали тестя по имени, тебе, наверное, не составило труда просчитать.
– Само собой, – сказал Бекстрём. – Кроме того, мне кажется, ты узнал, что предметы искусства, которые Эрикссон просил тебя оценить, ворованные.
«Известный гангстерский адвокат не брезговал хранением и торговлей краденным в крупных размерах», – подумал он, уже представив себе, какие заголовки появятся в газетах, как только он переговорит со знакомым репортером.
– Нет. – Гегурра покачал головой. – Я сожалею, что вынужден разочаровать тебя, но и по данному пункту, вне всякого сомнения, дело обстояло совсем иначе. Если тебя интересует мое мнение, то я убежден, что все было значительно лучше.