– Ни денег, ни земель, ни имений, – подвел итог Гегурра. – Еще один из обнищавших высокородных придурков, которые ходят кругом, задрав нос, и несут всякую чушь.

– Мошенник, выходит? – спросил Бекстрём. – Смог бы он попытаться обмануть такого, как Эрикссон?

– У меня нет ни малейшего сомнения, что он это сделал, – ответил Гегурра. – Судя по глазам Эрикссона, когда я рассказал ему, за какие деньги ушла икона Верщагина.

– О какой сумме мы говорим? – поинтересовался Бекстрём, кивнул и сделал глоток пива.

– О миллионе, – сказал Гегурра, – именно на столько он нагрел адвоката, ну или где-то так, – добавил он и вытер шелковой салфеткой тонкие губы.

– С чего ты взял? – поинтересовался Бекстрём, и в то же самое мгновение подумал о конверте с почти миллионом наличными, который его коллега Ниеми нашел в письменном столе Эрикссона. А не могло ли быть так, что его старый знакомый Гегурра сейчас внес еще одну маленькую лепту в его расследование?

– Три другие, ранее проданные им иконы, – ответил Гегурра. – Я зашел в Интернет и посмотрел, сколько он получил за них. Первая ушла на торгах в Упсале прошлой осенью за сто тысяч крон. Вторая через аукционный дом Буковски в Стокгольме перед самым Рождеством за семьдесят тысяч. А третью продали в начале этого года на специальном аукционе русского искусства, состоявшемся в Хельсинки. Насколько я помню, она стоила сто пятьдесят тысяч шведских крон, что в среднем дает нам для этих трех предметов цену едва ли сто тысяч за штуку без вычета комиссионных аукционных фирм. При таком уровне цены обычно они берут себе двадцать процентов, без налога, если тебе интересно.

– А святой Феодор?

– Ушел с молотка за сто сорок пять тысяч английских фунтов, что соответствует одной целой и четырем десятым миллиона крон по нынешнему курсу. За вычетом комиссионных, налогов и других торговых накруток, мы получаем примерно одиннадцать сотен тысяч шведских крон. Если предположить, что фон Комер забыл маленькую деталь относительно фунтов и предпочел взамен доложить о сделке в сто пятьдесят тысяч шведских крон, отчитываясь перед Эрикссоном, мы получаем разницу примерно в миллион, – подвел итог Гегурра.

«Прямо из первых рук», – подумал Бекстрём и довольствовался лишь кивком.

– Сейчас моего дорогого брата, конечно, интересует, как просто и практично разбираются в таких случаях с бухгалтерской стороной дела, – сказал Гегурра.

– Расскажи, – попросил Бекстрём и выпрямился на своем стуле.

– Если бы мне самому пришло в голову провернуть подобную аферу, что никак не в моих правилах, я попросил бы англичан прислать мне счет по электронной почте. Проще ведь манипулировать с ним напрямую в компьютере, и даже для человека с моими ограниченными познаниями в современной технике не составило бы большого труда превратить фунты в кроны и распечатать копию счета, которую я потом передал бы адвокату Эрикссону. Пусть у меня и мысли никогда не возникло заниматься такими фокусами, – констатировал Гегурра и многозначительно пожал обтянутыми добротно сшитым пиджаком плечами.

– Таким образом можно, значит, заработать миллион, – констатировал Бекстрём.

– Да, или, точнее, девятьсот шестьдесят две тысячи крон, если я правильно помню, – подтвердил Гегурра. – Плюс-минус несколько тысяч в ту или другую сторону.

– Откуда ты можешь знать это? – спросил Бекстрём.

– Поскольку именно я приобрел икону Верщагина, то, естественно, имел доступ к тем же самым финансовым документам, что и продавец, – сообщил Гегурра и кивнул. – Остальное было довольно просто просчитать.

– Значит, ты купил икону со святым Феодором. И почему?

– К объяснению я собирался перейти, пока мы будем наслаждаться телячьим филе, – сказал Гегурра. – По той же причине я хотел спросить, не смогу ли я соблазнить тебя бокалом или двумя просто замечательного фирменного вина данного заведения. Превосходного красного итальянского, сделанного из классической французской смеси: каберне савиньон, мерло и каберне фран. Хотя именно этот виноград вырос в Тоскане, а не в Бордо, – добавил он.

– Пива и вина вполне хватает, – урезонил его Бекстрём. «Независимо от качества всего иного».