«Докатился, совсем обалдел от безделья. Так и до паранойи недалеко». Напряжение и подозрительность спали, но не надолго. Пока Максим окольными путями возвращался домой, пока отмывался и приводил в порядок одежду, его не отпускала одна мысль — что-то не так. Он шаг за шагом, минута за минутой воспроизводил в памяти последовательность своих действий, но ошибки не находил. И все же ядовитая мыслишка не давала спокойно заснуть, крутилась, зудела, как алчущий крови комар. И просто прихлопнуть, то есть не обращать на нее внимания Максим не мог, знал, что просто так это чувство не возникает. Где-то он все-таки прокололся, но где именно — уже неважно. «Ночь, улица, фонарь — где именно?» — ответа не было, да и не могло быть. Случайный свидетель появиться может в самом неожиданном месте в самый неподходящий момент. И так же незаметно исчезнуть, ничем не выдав своего присутствия.

О том, что банда налетчиков перестала существовать, местные СМИ по традиции дружно промолчали. Зато народные захлебывались от версий и предположений. По итогам многостраничных дискуссий был сделан почти соответствующий действительности вывод — бандитов завалил кто-то из родственников пострадавших женщин. Или нанятый родственниками специально обученный человек. Или несколько родственников одновременно выследили и, руководствуясь принципом «зуб за зуб», обезвредили бандитов. Или… Дальше Максим читать не стал. С этим покончено, и какая ему разница, что подумают люди? В городе стало немного почище, вот и все. Где Стрелков, и когда он объявится — вот что нужно выяснить в первую очередь. Бездействие и ожидание могут свести с ума, надо на что-то отвлечься. Не теряя контроля над ситуацией, конечно. И снова начались ежедневные многочасовые прогулки по провонявшему горелым мусором городу. Максим заметил, что уже привык к постоянному тошнотворному амбре и даже не замечает его. И даже странно, когда на полигоне ничего не горит, а воздух подозрительно по-зимнему свеж и чист.

Зато участились приступы «паранойи» — Максим был готов поклясться, что за ним следят. Каждый раз, выходя на улицу, по дороге, в магазине и перед тем, как войти в подъезд, он старательно «проверялся», возвращался к дому разными путями, но избавиться от навязчивого ощущения не мог. Но сколько не смотрел по сторонам, сколько ни всматривался в людей, всегда видел только одно — их мрачные, уставшие, отрешенные лица. Никто не отворачивался резко, не отводил глаз и не пытался перейти на другую сторону улицы. Дети, женщины, мальчишки, старики, подростки, — все, кто встречался ему на пути, не видели Максима в упор, занятые своими проблемами и сиюминутными потребностями. Он никого не интересовал в этом городе, никого, кроме кого-то одного. И вычислить его Максим не мог, как ни старался, и дико злился на себя за это. От этого и настроение было хуже некуда — от ощущения, что кто-то водит тебя на поводке, а самого поводыря не видно, злость копилась и крепла, заставляла постоянно дергаться, озираться и шарахаться от собственной тени.

Со времени пожара в «Сказке» прошло почти две недели. О происшествии давно забыли, словно ничего и не было. Ну, порезвилась неудачно местная «золотая» молодежь, ну и что? У людей свои заботы. В понедельник Максим возвращался с «прогулки» обычным маршрутом. Рабочий день в разгаре, а народу на улицах полно. Кто-то просто слоняется без дела, кто-то уже «готов», толстые нахмуренные тетки волокут из супермаркета сумки с продуктами. В городе из развлечений только продуктовый шоппинг, дешевое пиво и сериалы по телевизору. Все остальное стит других денег, а их у людей нет. Работать в городе негде, а в Москву каждый день таскаться не всем здоровье и семейные обстоятельства позволяют. Вот или ломаются тут за копейки, или, забив на все, пропивают последнее. Обреченность и безысходность читаются во всем — от выражений лиц горожан до вида грязных серых домов и улиц. Максим вошел в знакомый ресторанчик, поздоровался с официанткой, уселся за столик. Его тут уже узнавали — он стал здесь частым гостем благодаря наличию в заведении беспроводного интернета. Но сегодня в сетях всемирной паутины Максим не нашел для себя ничего заслуживающего внимания. Поэтому не засиделся, расплатился за скромный заказ и собрался уходить. Успел даже одеться, выйти за порог и направиться к лестнице. Здесь народа не очень много, все бегут к лифтам, поэтому торопливые шаги за спиной слышны очень хорошо. Максим чуть сбавил шаг, отступил в сторону. Тот, кто догонял, тоже притормозил, потом остановился. И пискнул:

— Извините. Подождите, пожалуйста. Вы не могли бы мне помочь?

Голос женский, немного дрожит — от неуверенности? Или по другой причине? Максим остановится, обернулся. В двух шагах от него стояла девушка — невысокая, в белом пуховике и черных джинсах, заправленных в белые же сапоги. На плече черная сумка, на носу — очки в тонкой черной же оправе. Глаза за линзами чуть прищурены: она то ли рассматривает его, то ли пытается сдержать слезы. И мнет в пальцах перчатки, пытается скрыть неуверенность и испуг.

— Простите? — вежливо осведомился Максим, и девушка повторила:

— Извините. Помогите мне, пожалуйста, — и совсем стушевалась, потеряла остатки храбрости, опустила голову.

Максим продолжать разговор не торопился. Кто это, интересно? Она перепутала его с кем-то другим? Или таким образом пытается привлечь к себе внимание? Больше в голову ничего не приходило, но тут к девушке снова вернулся дар речи.

— Понимаете, мне не к кому обратиться… — начала она, но Максим перебил ее:

— Вам деньги нужны? Ничем не могу помочь.

Собеседница отчаянно замотала головой, отвернулась и зашмыгала носом. Нет, тут что-то другое, у девушки явно серьезные проблемы. Только излагает она их немного косноязычно.

— Что-то случилось? — уже мягче поинтересовался Максим. И попал в точку — в ответ светлый хвост утвердительно качнулся.

— Что? Говорите, — ободряющий тон сделал свое дело. Девушка взглянула на Максима снизу вверх и вполголоса, почти шепотом произнесла:

— Они хотят убить меня. Помогите мне, пожалуйста. А я вам заплачу. — И умолкла, уставилась на собеседника зелеными глазищами.

Так, все понятно. Вот она, паранойя, в чистом виде: необоснованное недоверие к окружающим плюс повышенная восприимчивость. Девушка перед ним — городская сумасшедшая, только очень хорошо замаскированная. Обычно это выжившие из ума старухи — у них кругом враги, все покушаются на их жизнь: облучают специальной аппаратурой, проникают в квартиру и подбрасывают яды и другие отравляющие вещества, наводят порчу. Жизнь в таком окружении с каждым днем все тяжелее, сил на борьбу в кольце врагов не остается. Поэтому все заканчивается стандартно: несчастных затравленных жертв увозят в бронированном автомобиле с красным крестом в хорошо охраняемые учреждения с толстыми стенами и обученным обслуживающим персоналом. У этой, видимо, все только начинается. Или наоборот — наступил период обострения. Скоро весна, сезон, когда активизируются силы природы и спящее в людях безумие. Максим развернулся и пошел по лестнице вниз. Но далеко уйти не успел, остановился через две или три ступени:

— Я видела вас тогда, два дня назад. Когда вы догнали тех, двоих. А потом пошли к реке, и оттуда… — ей пришлось замолчать. Максим вернулся наверх и, не говоря ни слова, с минуту смотрел на девушку. Она улыбалась торжествующе, потом заговорила.

— Я знаю, они остались живы. Но, по-моему, не стоило этого делать. Я бы на вашем…

— Я сам решаю, что мне делать на своем месте. Мне советы не нужны, — перебил ее Максим и тут же, без паузы, произнес:

— Вам показалось. Вы меня с кем-то перепутали.