Я пишу эти строки при свете свечи. По телевизору передают
Этот вечер — выдающийся. В то время как я пишу, над моей головой происходит одно из самых редких событий — затмение Луны, точно в девять часов четыре минуты. Мне слишком хорошо известна важность такого ночного совпадения небесных тел, чтобы не учесть его при написании этой главы, посвящённой замку Дракулы. Даже сейчас, спустя несколько месяцев после нашей поездки в Карпаты, знамения ещё свежи.
Когда-то человек боялся затмения Луны. Воины бросали свои копья в направлении ночного светила, чтобы предотвратить злую судьбу.
Эта ночь — исключительная, крайне редкая в истории планетных циклов. Она благоприятствует колдовству и позволяет вступать в союз с самыми тёмными силами.
Мне осталось сделать лишь одну вещь: отложить на несколько минут недописанную страницу и подойти к обтянутому красным бархатом алтарю, на котором восседал Козёл древнего Шабаша… Я зажёг травы в курильнице. Густой чёрный клуб дыма скользнул по голубоватой глади экрана телевизора, на котором Фауст вызывал дух Мефистофеля, князя ада.
Все предметы в этой комнате участвовали в этой ночной феерии. Этим вечером телеэкран превратился в место действия ужасной трагедии Фауста, в отчаянии искавшего ключи к бессмертию. На алтаре горело холодное пламя свечи. Над алтарём висел чёрный металлический идол, найденный на кладбище Сан-Микеле. Он изображал Люцифера с козлиными рогами и ногами и крыльями летучей мыши… Я сижу в этой странной комнате на тринадцатом этаже жилого дома по улице Оливье де Серр в Париже и пишу эту завершающую главу.
Книги, стоящие на полке моей библиотеки, в мерцании свечей приобретают тревожные очертания. Тома по метафизике и древней магии, удлиняясь, встают, словно призраки, приветствуя лунное затмение и наступление на несколько часов Великого Мрака.
Возле подсвечника, освещающего мою страницу, лежит ночная бабочка, которую я только что раздавил. В этой комнате, освещённой пламенем, больше ничего не движется. Ночная бабочка покоится между пламенем и Луной, как жертва, принесённая духам огня и ночи.
Смотрящий из рамы портрет князя Дракулы кажется чистым порождением этой лунной субботы, её истинным лицом.
Итак, описание моих приключений в поисках «Чёрных властелинов» завершается при затмении Луны. Хотя, как могло быть иначе? Теперь я могу продолжить свой рассказ, вернувшись на несколько месяцев назад, на старинный постоялый двор под Бистрицей. День, последовавший за нашей встречей с Владимиром С. в странной читальне, показался мне решающим.
Я знал, что-то должно было произойти. Я чувствовал, как во мне возрастает то напряжение, которое доводит до предела людей с самыми крепкими нервами.
Владимир С. тоже ждал чего-то, но я не знал, чего именно.
Поздним вечером того же дня, словно отвечая чаяниям замёрзшей природы, разразилась сильнейшая буря.
Горы ощетинились молниями, многократно отражая раскаты грома. Казалось, один из дакских легионов в боевом порядке извергал грозу на своих недругов. Будто воинственное прошлое Трансильвании возрождалось в расколотом небе, и мне чудилось, что я там видел дакские щиты, украшенные драконами. Несколько тысячелетий назад Бессмертные этой долины уже носили изображение дракона на своём боевом оружии!
Мы собрались в большом зале постоялого двора. Каждая вспышка молнии придавала нашим лицам трагические черты, делая их похожими на каменные маски, на которых навеки застыла гримаса нескончаемой боли.
Натали попыталась улыбнуться. Но я знал, что она напряжена до предела. Дело было не столько в ударах грома, сколько в убийственном магнетизме, заряжавшем воздух. Именно он сейчас создавал гнетущую атмосферу.
Только прерывистые отблески грозы освещали нас, и в эти доли секунды я видел, что все мы ждали чего-то ужасного, вроде встречи с самой молнией. Порывы ветра сотрясали старый дом, и, наконец, пошёл дождь.
Теперь существовал лишь этот монотонный дождь, окутавший нас жидким саваном, сотканным из ностальгических мыслей и приглушённой боли.
Вдруг мы почувствовали, что стали свободны, может быть, немного ближе к этой дикой разбушевавшейся природе, к этому фантастическому небу, наполненному огнём.
Владимир С. не говорил ни слова. Я зажёг подсвечник. Пламя отбросило на стену чудовищную тень его головы.