В доме № 23 по улице Клозель в зале редакции журнала
Склонившись над пишущей машинкой у открытого окна, выходящего на шумный квартал Сен-Жорж, я заканчивал печатать последние строчки моего отчёта по вампиризму. В этой чисто литературной атмосфере между залом, служившим библиотекой, и маленьким кабинетом, в котором, зачастую до глубокой ночи, проходили наши метафизические беседы, казалось, что никакой Венеции никогда не существовало. А Ренато Д., не был ли он тоже химерой, ужасным сном, плодом моего собственного воображения, вымышленным с бредовой точностью от начала до конца?
Директор издания Роже Фалочи выслушал моё повествование с некоторым удивлением.
…Я только что закончил свой рассказ, и дрожь, звучавшая в моём голосе, наверняка позволила представить себе некоторые магические явления, с которыми я столкнулся в городе Дожей. Но у меня не было никакого желания публиковать свои приключения; я решил любой ценой забыть об общении с теми, кого Брэм Стокер называл «вампирическими личностями» (он утверждал, что встречал подобных существ в Лондоне в 1880–90 годах).
Однако у меня было время подумать о последствиях приобретения опыта такого рода. Я знал, что это приключение возложило на меня ответственность, которая никем и ничем не могла быть снята. Сон навсегда покидает тех, кто вернулся из мира, где царит ужас. И потом, как это забыть? Я вспоминал молодого парня, который принимал наркотики, чтобы забыть своё трудное детство. В восемнадцать лет он облил себя бензином и умер в диких муках.
Мне тоже забвение было не дано. Напротив, я уже пробовал опиум в течение более чем года, но вместо того, чтобы унести меня от ужасов тонких планов Вселенной, наркотик позволил мне созерцать мир сквозь исступление и ужас, делая всё более тонкой мою восприимчивость. Тогда я жил в состоянии своего рода сна наяву, на рубеже двух миров, предпринимая время от времени, движимый вдохновением, вторжение в один или другой из них. Таким образом, я нанёс визит Богу, а затем Дьяволу, прежде чем понял, что они были лишь двумя аспектами одного и того же начала. «Увидеть… а потом пытаться забыть, не в этом ли боги усматривают единственное преступление?» — шептал мне некий голос. «В тебя вошло нечто новое, — говорил мне тот же голос, — ты не можешь отказаться от своей судьбы, речь идёт о твоём спасении, о твоём выживании за пределами смерти. Ты отвергаешь такой вызов? Ты боишься борьбы с самим собой в конце пути, боишься, наконец, прийти к знанию? Зачем тебе нужны твои литературные исследования иного мира, если не для того, чтобы указать дорогу, которую тебе надо пройти, чтобы оправдать то, что ты написал!?» Тон этого голоса, моего собственного голоса, был суровым, не допускавшим никаких компромиссов, и я уже знал, что моим голосом говорила суровая правда.
Я покрутил валик своей пишущей машинки, чтобы перечитать последнюю страницу моей статьи, посвящённой вампиризму. «Это же я написал, — сказал я сам себе, — никто другой. Имею ли я право подписывать такую статью после стольких колебаний, после того, как я сам отказался от того, что делает её достоверной?»…
Я знал, что подобный текст накладывал на меня обязательство, что мне нужно оправдать его собственным опытом. Мы вырвались из города Дожей, как из смертельной западни. Теперь, пользуясь свободой выбора, мы могли по-иному взглянуть на наше приключение. Мне нужен был знак. Указующий перст, наставленный на путь, которым мне, быть может, стоило идти, не следуя, тем не менее, с закрытыми глазами в кильватере Ренато Д. Указующий перст не заставил себя ждать. Знак появился, когда пробило одиннадцать, в час, когда консьержка обычно приносит нам дневную почту.
Госпожа Мад стояла на пороге, словно искательница справедливости или, скорее, как посланница судьбы. Она протягивала мне плотно заклеенный серый пакет. На нём стояла подпись, сделанная красными чернилами: «Париж, улица Клозель, 23, главному редактору иллюстрированного издания Иной мир Ж. — П. Бурру».
Я поблагодарил консьержку и вернулся на своё рабочее место. И только тогда моё внимание привлёк почтовый штемпель, стоявший на пакете.
Название города, из которого он был отправлен, сразу же угрожающе бросилось мне в глаза: Венеция. Если бы мне сказали, что в пакет подложена бомба, я бы вскрывал его, пожалуй, с не меньшими мерами предосторожности.
Вместо адской машины там лежала простая тетрадь, на матерчатой чёрной обложке которой не было никакой надписи. Я медленно открыл её, словно дверь в неизвестность… «Дневник доктора Грига» — было неровным почерком выведено красными чернилами на титульном листе. Этот заголовок ничего мне не говорил. Но я с нездоровым, почти болезненным любопытством принялся за чтение этих нескольких страниц. Закончив читать, я так же медленно закрыл тетрадь и вложил её обратно в серый конверт.
Меня удивляла чёткость моих движений. Мои пальцы не дрожали, лишь сердце билось, может быть, немного сильнее обычного. Я попал в издавна ожидаемую вожделенную бурю. Теперь настал мой черёд действовать. Я знал, откуда шёл ураган, и мог защититься от него… или бороться с ним.
Когда я вышел на улицу Клозель со своим бесценным пакетом под мышкой, начался дождь. Я остановил такси и поехал на улицу Домсбаль, где меня ждала Натали. В пути меня не покидало ощущение, что должно было что-то случится. Что маленькая чёрная тетрадь, словно по волшебству, исчезнет, или что одна за одной улетучатся строки, написанные на её листках, чтобы окончательно запутать все следы. Но ничего такого не произошло. Когда я снова открыл чёрную тетрадь, я опять с тем же тревожным чувством обнаружил там тот же странный заголовок, написанный красными чернилами: «Дневник доктора Грига».
Дневник Доктора Грига