Кажется, я всё и так отлично понимал, но то, что я понимал, внушало мне страх. Мне нужно было подтверждение из уст самого Ренато Д.

— Ритуал Абрамелина позволяет вызывать покойников. Но вы это должны бы уже знать.

Я сформулировал вопрос более точно:

— Кого вы хотите вызвать в это уединённое место?

Его глаза внезапно загорелись, и короткий ответ прозвучал, словно леденящий удар ножа гильотины:

— Князя Дракулу.

Всё, казалось, было просто. Слишком уж просто. Приглашение Ренато Д., та лёгкость, с которой он приобщил нас к своим страшным занятиям, даже не зная нас, только на основании письменной рекомендации секты «Люцифер-Г».

Я почуял западню. А если Ренато Д. поставил весь этот невероятный спектакль, чтобы было проще манипулировать нами, чтобы заманить нас в тайное место, о котором мы ничего не знаем? Возможно, мы уподобились тем несчастным, которых долго готовили к принесению в жертву, своего рода живой приманки для вызываемых духов, которой они становились в конце пути. Почему бы и нет? «В следующем месяце вы будете в Трансильвании!» Меня пугала уверенность, с которой он это произнёс. Как мог он за нас делать выбор, решать о нашем отъезде? Почему мы должны были во что бы то ни стало (а его настойчивость на этот счёт отнюдь не была напускной) участвовать в ритуале в замке Дракулы? Какое значение имело наше участие?

Входя в пансионат Сегузо, я уже принял решение. Надо было уезжать. Бежать подальше отсюда, покинуть этот город-лабиринт, созданный для кошмаров, эту открытую могилу, зависшую над чёрными водами Большого Канала, это место, удушенное в объятиях колдовских тварей Лагуны, готовое в любой момент безвозвратно уйти на топкое дно. «У меня сдают нервы», — подумал я, входя в комнату.

Я представлял себе Париж, город, живущий сегодняшним днём, с его автомобилями, повседневным гамом, с грохотом его метро, монотонность которого не позволяет думать ни о каком приключении, препятствует всякого рода импровизации, воображению… и страху, ибо страх и воображение постоянно подпитывают друг друга.

Я надеялся обрести там в качестве анестезии то, от чего всегда отказывался, обыденную жизнь, лишённую сложных решений и притупляющую сознание, чтобы больше не думать, чтобы навсегда выкинуть из головы преследовавший меня навязчивый образ источенных временем стен на скалистом пике, высящихся подобно ужасному окаменевшему гиганту, черпающих силу и могущество в своём абсолютном одиночестве.

Я лежал на кровати, пытаясь собраться с мыслями, ища логическое объяснение нашему отъезду, ибо наш отъезд слишком уж походил на бегство.