Продавец не устоял, взял котел.

— Кинь два рулона самой красивой и дорогой красной материи! — крикнул капитан своему помощнику.

Через минуту на гальку рядом с нами упали два рулона дешевой шерстяной ткани, покрашенной в ярко-красный цвет. Даже мне, не шибко хорошо разбиравшемуся в тканях и красителях, было понятно, что ткань линючая, после пары стирок краска уйдет почти вся. Тавры, видимо, разбирались еще хуже, потому что сын жадно схватил оба рулона. Отец подошел ко мне и, развязав руки, забрал веревку. В хозяйстве пригодится.

Я несколько раз сжал кисти рук, разминая. Прилила кровь, и они заныли так, будто только что побывали под колесом грузовика. Только сейчас заметил, что пропал перстень. Настолько привык к нему, что обычно не замечал, есть он на пальце или нет, а сейчас вдруг стало так обидно, как будто это самая большая потеря в моей жизни. Надеюсь, тавров при продаже перстня объегорят круче, чем сейчас.

— Проваливайте отсюда, пока я не передумал! — прикрикнул на продавцов-лохов капитан.

Я смотрел в спины двух придурков, которые могли бы получить за меня по таланту серебра и накупить кучу бронзовых котлов и самых дорогих тканей, и думал о том, что из-за их тупости узнал свою реальную цену — с полсотни драхм. Это с учетом оружия. Без него обошелся бы в пару рулонов ткани. Впрочем, может быть, не так уж и глупо поступили тавры. У меня появилось подозрение, что я не в прежней эпохе, что произошло перемещение. Чувствовал себя помолодевшим, и одежда болталась, а это значит, что похудел. В последние годы я обленился и нагулял жирок, которого в юности не было.

— Александр Македонский давно умер? — спросил я капитана на греческом языке.

Календари в предыдущую эпоху были разные. Греки большие отрезки времени измеряли по олимпийским играм, а малые по правлениям своих архонтов или тиранов, как персы по правлениям царей. «В такой-то год правления демиурга Агасикла…». Разобраться в таких календарях было трудно, поэтому я не забивал ими голову. В последние годы новой точкой отсчета стал Александр Македонский, точнее, его смерть. События делили на те, что были до и после нее. Потом начнут отсчитывать от предполагаемого рождения Христа.

— Очень давно! — воскликнул капитан, который, как подозреваю, говорить спокойно не умел.

— При жизни твоего отца или деда? — попробовал я уточнить.

— Какого деда?! Тогда еще не родились даже мои предки в седьмом колене! — избыточно эмоционально ответил он. — А ты почему спрашиваешь?

Каждый уважающий себя человек в предыдущую эпоху обязан был знать предков до седьмого колена. Некоторые, шибко грамотные, утруждали себя знанием до двенадцатого колена, но обычно это были представители знатных родов, которым есть, чем гордиться. Далековато меня закинуло. Если брать по двадцать лет на колено, значит, лет сто сорок скаканул, не меньше. В Херсонесе теперь некому заплатить выкуп за меня.

Захотелось поделиться горечью, и я ответил на вопрос, заодно огласив неприятный для капитана вывод:

— Чтобы понять, кто ты? Теперь знаю, что ты из низкородных.

— Шагай на галеру, умник! — прикрикнул он. — Ты теперь мой раб, а не знатный человек!

— Будь со мной вежлив, иначе не получишь богатый выкуп, — напомнил я.

— Сколько за тебя заплатят? — поинтересовался капитан.

— Двадцать мин серебра, — ответил я.

С легкостью мог бы пообещать и больше, ведь заплатить выкуп все равно некому, но боялся, что мне не поверят. Надо было потянуть время. Может, смогу удрать. Мне бы добраться до своего оружия — и там посмотрим, кто из нас раб, а кто не очень.

— Это слишком мало! — возмутился он. — Ты стоишь не меньше таланта!