1

Не припомню, чтобы у меня когда-нибудь раньше так болела голова, хотя порой доставалось ей нехило. Боль была нестерпимая и, что самое паскудное, на одной ноте, высокой и резкой. Такое впечатление, что закачивали воздух внутрь черепа, а он все держался, не лопался. Я вдруг понял алкашей, которые «по белочке» пытались чем-нибудь острым сделать дырку в голове, чтобы выпустить чертиков, рвущихся наружу. Я бы и сам пробил дырку в черепе, чтобы избавиться от боли, но не мог это сделать, потому что руки связаны за спиной. Стянули их колючей пеньковой веревкой и очень туго, из-за чего кисти уже онемели, не чувствовал их. Немного легче становилось, когда шлюпка сильно кренилась на левый борт, и вода на дне ее стекала к моей голове, смачивала возле правого уха. Видимо, там рана, потому что немного выше уха морская вода вызывала легкий зуб, будто смазывали слабым раствором йода.

Я не помнил, как оказался в лодке. Скорее всего, меня ударили чем-то тяжелым по голове, когда спал, после чего связали и перетащили в лодку. Именно перетащили, потому что одежда была мокрой со всех сторон, а не только снизу из-за воды, плескавшейся на дне лодки. Их было двое. Одного, который сидел на ближней к корме банке, поставив босые ноги, загорелые и/или грязные до черноты, по обе стороны моих, сильно согнутых в коленях, я видел со спины, а второй занимал банку, что над моей головой, расположив свои ноги по обе стороны от моего туловища. Приплюснутая голова с черными, немного курчавыми волосами буквально вырастала прямо из плеч заднего гребца. Шея, как отдельная часть тела, отсутствовала, чем напомнил мне индейцев Мексики и Центральной Америки. Одет гребец по таврской моде в короткие и сильно потертые безрукавку и штаны из кожи. Плотное тело мускулисто, ни капли жира. Кожа на руках загорела до одного цвета с черным густым волосяным покровом. Даже если бы не видел гребца, по специфичной вони, смеси запахов дыма, тухлой рыбы и прокисшего молока, догадался бы, что это тавр. Не знаю, сколько сейчас времени, наверное, утро, а берег не видел, поэтому по солнцу определил, что гребут, скорее всего, на восток или восток-северо-восток, в сторону будущей Ялты, где большое поселение тавров прямо на берегу моря возле устья реки, которую в будущем назовут Учан-Су. У тавров она, наверняка, имеет другое название, мне неизвестное. Надо будет спросить при случае. Может, попаду в двадцать первый век и подскажу краеведам.

— Отвезите меня в Херсонес. Получите выкуп — талант серебра, — предлагаю я на таврском языке.

Какое-то время тавры гребут, не реагируя на мои слова, а потом передний бьет меня в грудь черной, порепанной пяткой.

Решив, что не устраивает цена, удваиваю предложение:

— Получите по таланту серебра каждый.

На этот раз ответ следует быстрее, но опять пяткой.

Видимо, боятся соваться в Херсонес. Думают, наверное, что меня освободит стража, а их схватят, как напавших на гражданина, и продадут в рабство.

— Тогда отвезите меня к вашему вождю Бутунатосу. Он заплатит за меня, — делаю я более удобное для них предложение.

Передний гребец бьет сразу, как только я замолкаю. Затем еще раз.

Я решил, что говорю им под руку (или под ногу?!), не могут грести и думать одновременно. С соображаловкой у тавров всегда были проблемы. Ладно, подожду до берега. Судя по всему, место назначения уже близко, потому что солнце начало смещаться вправо, а значит, лодка подворачивала влево.

Я ошибся. Гребли они еще часа два, пока днище не зашуршало о камешки. Передний гребец выскочил на берег, вытянул лодку дальше от воды. Затем забрал мое оружие. Корзину с едой и рыболовные снасти оставил в носовой части лодки.

— Вылезай! — толкнул меня ногой задний гребец.

Со связанными руками не так уж и просто встать. Сказывалось и то, что тело затекло от долгого лежания в неудобной позе. Гребец поддержал меня, иначе бы я свалился. С трудом переступив через борт лодки, стал босыми ногами на твердую гальку. Куда делись мои сандалии — понятия не имею. Вроде бы не снимал их перед сном. В лодке их тоже не видно.

Гребца были похожи, видимо, отец и сын: коренастые, с приплюснутыми головами, плоскими лицами с вывернутыми ноздрями, заполненными черными волосами, как у Бутунатоса. Выражение на лицах туповатое. На воинов и даже пиратов не тянут. Скорее, рыбаки, которым подвернулся случай, и они не сплоховали.

— Иди, — подтолкнул меня в спину старший, который греб на задней банке.

Идти мне приказывали в сторону двадцатичетырехвесельной галеры, которая заканчивала погрузку возле устья реки Учан-Су. Сперва я подумал, что это какая-то другая река, потому что на берегу моря не было таврской деревни. Потом увидел, что деревня все-таки есть, только метров на пятьсот дальше от прежнего места. Море не могло отступить так сильно. Скорее всего, предыдущую деревню снес оползень, которые частенько бывают в этих местах, а новую построили в более безопасном месте. Грузили на галеру овчины и выделанные бычьи и лошадиные шкуры, скатанные и связанные. Грузчиками и по совместительству гребцами были не тавры. Больше похожи на скифов, если предположить невероятное, что осевшие в городе кочевники согласились работать моряками. Капитана, покрикивавшего на них, тоже трудно было отнести к какой-нибудь определенной нации. Черными волосами и короткой шеей был похож на тавра, рыхлым телом с кривыми ногами — на скифа, крючковатым носом и манерой постоянно жестикулировать — на грека, но не нынешнего, а из двадцать первого века. Говорил он на греческом с испорченным дорийским акцентом.

— Господин, купи раба и вот это, — на таврском языке предложил старший гребец капитану, показав на меня и продемонстрировав мое оружие.