Книги

Патологическое сомнение. Мыслю, следовательно страдаю

22
18
20
22
24
26
28
30

Таким образом, Марко откладывает свое вступление на рынок труда, чтобы продолжить обучение. К сожалению, прокрастинация не помогает преодолеть неуверенность в себе, но делает ее более серьезной.

Так, молодой выпускник приступает к обучению управленческому общению, но вскоре понимает, что, особенно в его случае, решение вернуться к обнадеживающей позиции студента ему не очень помогает, поскольку он пробует свои силы в изучении коммуникативных стратегий и методов, включающих сопутствующие упражнения с коллегами по курсу, и это снова заставляет его столкнуться со своими страхами, которые, вместо того, чтобы уменьшиться, усилились; фактически, к его страхам теперь добавился страх публичных выступлений, постоянно подпитываемый сомнением в своей способности находить правильные слова и правильно их расставлять.

Внутренний преследователь заставил Марко избегать столкновения с реальностью, которую он так старательно изучал; этот поступок, поначалу освобождающий, подтверждал и демонстрировал его сомнения, пока они буквально не заполнили его разум, заставляя его думать, что он не подходит для этой роли. Ситуация становится невыносимой, и Марко решает обратиться за помощью к специалисту (история продолжается в главе «Заключительная часть терапии»). Патологическое делегирование Ты должен делегировать тому, кто лучше тебя

Это случай чрезмерного делегирования ответственности за свой выбор, когда полномочия передаются другим, которых считают более способными, из-за чувства собственной неспособности или неуверенности, когда нужно совершить выбор. Люди этого типа постоянно тревожатся и перед лицом даже самых простых решений впадают в кризис, находя обнадеживающим выход делегировать полномочия другим. С этой целью они могут делегировать полномочия кому угодно, лишь бы избавиться от невыносимого бремени делать выбор. Пример патологического делегирования: как ввести ребенка в кризис

Лука был очень счастливым ребенком: он хорошо учился в школе, у него было много друзей, с которыми он любил играть в футбол, волейбол или баскетбол. Однако однажды мать, разговаривая с семейным врачом, засомневалась, что было бы лучше: чтобы Лука занимался спортом серьезно или чтобы он продолжал играть в свое удовольствие. Врач, ссылаясь на свои медицинские знания, утверждал, что для здоровья ребенка было бы лучше регулярно заниматься спортом. На этот ясный и прямой ответ женщина ответила другим вопросом: «Какой вид спорта для него будет лучше?» Врач, под влиянием вопроса, начал рассуждать: «Для силы и гармонии тела плавание было бы лучше, но есть проблемы с инфекциями в бассейнах, с переходом из тепла в холод зимой есть с риск заболеть; футбол, с другой стороны, доставляет удовольствие и помогает научиться сотрудничать с другими, но он не является полноценным для развития действительно сбалансированного тела, и существует риск того, что, чтобы последовать за мечтой стать чемпионом, Лука будет пренебрегать учёбой; баскетбол более полноценен, чем футбол, с точки зрения нагрузки на суставы и мышцы, но он искажает осанку и походку. Конечно, художественная гимнастика полноценна, но требует больших усилий, и она не для всех, к чему добавляется риск чрезмерной кальцификации мышц и связанного с этим снижения роста. Короче говоря, непросто понять, что будет лучше! Дети также должны иметь право выбора… мой сын, например, выбрал теннис, хотя мы знаем, что это не адекватный вид спорта для здорового телосложения, поскольку одна часть тела развивается больше, чем другая, создавая асимметрию в плечах, руках и груди и часто, как следствие, сколиоз».

Мать, которая искала определённости, уехала с еще более глубокой неуверенностью и сомнениями, но в одном она была уверена, что без регулярных занятий спортом Лука не сможет расти наилучшим образом, он все равно должен заниматься спортом. Мальчик пытался сопротивляться этому навязыванию, но мать не сдалась, а отцу тоже понравилась идея, что у сына будет страстное увлечение спортом.

Бедный Лука, таким образом, оказался в положении, когда ему пришлось принять то, что он не выбирал, и, более того, испытывать к этому страсть. Для знатоков парадокса это типично: «Ты должен это делать, потому что я тебя заставляю, и тебе это должно нравиться!» В результате мы не можем не испытывать отвращения к тому, что обязательно должно нам нравиться.

Однако этим пытки для Луки не ограничились: родители, не зная, какое спортивное занятие лучше всего, потребовали, чтобы их сын сам выбрал. Как бы говоря: «Выбери сам наказание, которое тебе больше нравится».

Лука начал заниматься футболом, но вскоре почувствовал, что тренер и товарищи по команде отвергли его и он остался в стороне, потому что он играл не очень хорошо. Его мать, видя, что он в кризисе, посоветовала ему сменить вид спорта и перейти на плавание, начать базовые курсы, затем изучить стили и, наконец, специализироваться на тех, которые ему больше подходят. Но, к её сожалению, Лука не любил воду и поэтому отказался заниматься плаванием. Она настаивала, но сын настаивал еще больше, пока мать не была вынуждена уступить. Итак, Лука начал заниматься баскетболом: наконец, казалось, что все идет правильно, потому что мальчик, казалось, согласился не только на регулярные тренировки, но и, похоже, получал удовольствие.

Однако семейную безмятежность вскоре затмили облака успеваемости в школе: учителя вызвали родителей, так как у сына были плохие оценки, и поэтому было бы хорошо не отвлекать его внеклассными занятиями, требующими слишком больших усилий. Они предложили ему приостановить свои занятия спортом, чтобы наверстать упущенное в школе. Сын восстал против этого решения, агрессивно напав на мать как словесно, так и физически. Мать, находящаяся в глубоком кризисе, снова обратилась за советом, на этот раз к психологу, который не мог не подчеркнуть, что ее вина в том, что она заставила своего сына, ранее безмятежного, сделать что-то против его воли, поместив его в невыносимое и патогенное состояние.

Таким образом, мать получила искомую уверенность: уверенность в том, что она все сделала неправильно, и в том, что она под влиянием своих сомнений и тревог стала создателем катастрофы, которую она могла теперь только наблюдать со стороны (история продолжается в главе «Заключительная часть терапии»).

Терапевтическое сомнение

Перед безысходными сомнениями и попытками решений, которые приводят к дальнейшим осложнениям, терапевтическое вмешательство может заключаться только в разрыве порочного круга между невозможными вопросами и неразрешимыми ответами. И снова гиппократовская идея «подобное лечится подобным» представляет собой метод разработки действительно эффективных терапевтических решений; необходимо войти в логику патологической системы и подорвать ее функционирование с помощью ее же принципов. Для этого мы должны быть осторожны, чтобы не попасть в ловушку желания предложить ответы на сомнения и дилеммы, которые предлагают пациенты, поскольку, таким образом мы, наоборот, можем стать неотъемлемой частью патологической рекурсивной системы.

Следовательно, первая фундаментальная терапевтическая позиция будет заключаться в том, чтобы не давать человеку успокаивающих объяснений, определенных диагнозов или каких-либо указаний, которые пациент мог бы неправильно использовать в качестве ответа на свои сомнения, считая это более надежным, поскольку оно предложено экспертом. Фактически риск в этом случае заключается в создании механизма делегирования ответственности за каждое решение психотерапевту. Если терапевт совершит эту ошибку, его будут постоянно мучить, даже за пределами терапевтического пространства, отчаянные просьбы пациента дать ответы на самые разрозненные сомнения. Таким образом, терапевт не только не помогает ему выбраться из умственной ловушки, но и становится его сообщником.

Этот первый пункт должен озадачить рьяных психотерапевтов и психиатров, готовых предлагать пациентам псевдонаучные объяснения: это могло бы заставить их почувствовать себя влиятельными в своей роли, но сделало бы их жертвами настоящего преследования вопросами, на которые нужно будет ответить, и вскоре привело бы к неспособности разрешить сомнения, терзающие пациента.

Прежде всего, необходимо противопоставить просьбе пациента дать обнадёживающие ответы серию хорошо продуманных вопросов, чтобы человек столкнулся с динамикой, которая подпитывает расстройство, а не с содержанием своих сомнений, раскрывая форму и механизмы, которые порождают патологическое сомнение вместо того, чтобы заглушать его на семантическом уровне. На практике это означает способность помочь пациенту открыть, как работает его проблема вместо того, чтобы удовлетворять его просьбы о немедленном успокоении. Для этого необходимо разрушить тенденцию задавать себе вопросы и необходимость давать на них ответы. Сам по себе этот маневр дает начало реструктурированию дисфункциональных способов, которые человек применяет в попытке уменьшить свой дискомфорт. Более того, если вопросы терапевта могут направить ответы на понимание контрпродуктивного эффекта поиска ответов на неразрешимые дилеммы, это работает как своего рода «немедленное просветление», которое позволяет человеку почувствовать, насколько опасно упорствовать в этом направлении: таким образом создается терапевтический страх, который противопоставляется патологическому страху.

Направлять человека через его ответы на стратегически ориентированные вопросы к раскрытию функционирования расстройства и того, как его собственные неуспешные попытки бороться с ним подпитывают расстройство, вызывает немедленную реакцию отвержения к методам, считавшимися прежде действенными. Принципиально важно, чтобы человек пришел к этим заключениям посредством процесса, изоморфного процессу его патологии: с помощью вопросов, которые создают ответы, в данном случае терапевтических.

Используется та же логика, которая структурирует расстройство, задавая направление на его исчезновение. В случае, если я позиционную себя экспертом, который успокаивающе отвечает на сомнения пациента, я все равно буду использовать ту же логику, что и логика расстройства, но вместо того, чтобы переориентировать его на саморазрушение, я усилю его структурирование и в конечном итоге подпитаю само расстройство.

Патологические сомнения противопоставляются терапевтическим сомнениям. Например, если человек встаёт перед дилеммой: «Как я могу быть уверен, что я не педофил?» ему задается вопрос: «Возможно ли прийти к окончательно обнадеживающему ответу на эту дилемму или невозможно прийти к такому безоговорочному утверждению?»

Как может быть ясно специалисту по логике, терапевтический вопрос не ориентирует человека на поиск выхода, который следует логическому направлению его вопроса, но переориентирует его на оценку правильности вопроса с точки зрения реальной возможности ответа. Возвращаясь к демону неразрешимых суждений классической формальной логики, если дилемма, которую я задаю себе, принадлежит этой типологии, логически правильный ответ невозможен. Следовательно, следуя указаниям Канта, этот вопрос нужно ставить под сомнение, а не отвечать на него.