Седьмое свидание

СТРАННИК: Мы с благочестивым спутником, профессором, не могли преодолеть общего желания, чтобы отправиться в путь и не зайти к вам окончательно проститься и попросить молитв ваших за нас…

ПРОФЕССОР: Да, понятны для нас ваша искренность и те душеспасительные беседы, которыми мы наслаждались у вас среди друзей ваших. Это воспоминание сохранится в душах наших как залог общения и христианской любви и в отдаленной отсюда стране, куда мы стремимся.

ДУХОВНЫЙ ОТЕЦ: Благодарю вас за память и любовь, а между тем, как приход ваш кстати! У меня остановились два путешественника: молдавский монах и пустынник, живший двадцать лет безмолвно в лесу. Им хочется вас увидеть, я сейчас позову их… Вот они!

СТРАННИК: Ах, какая блаженная жизнь в пустыне! И удобная для беспрепятственного приведения души к соединению с Богом! Безмолвный лес, как Эдемский Рай, в котором сладостное древо жизни произрастает в молитвенном сердце пустынножителя. Если бы я сколько-нибудь имел средств к пропитанию, то, кажется, не расстался бы с отшельнической жизнью.

ПРОФЕССОР: Все нам кажется особенно хорошо издали, а при опыте каждый уверяется, что всякое место, имея свои удобства, имеет и свои невыгоды. Конечно, для имеющего меланхолический темперамент и влечение к безмолвию отрадна жизнь отшельническая, но сколько же предстоит и опасностей на том пути! Аскетическая история представляет много примеров, в которых видно, как многие отшельники и затворники, вовсе лишившие себя общения с людьми, впали в самообольщение и глубокую прелесть.

ПУСТЫННИК: Удивляюсь, как часто в России, не только в иноческих обителях, но даже и от некоторых богобоязненных мирян приходится слышать, что многих желающих пустынной жизни, или упражнения во внутреннем молитвенном делании, удерживает от последования этому влечению боязнь, чтобы не погибнуть от прелести. Настаивая на этом, они представляют примеры в подкрепление своих умозаключений, почему как сами чуждаются внутренней жизни, так и других от нее отдаляют… Думаю, это происходит из двух начал: или от непонимания дела и непросвещения духовного, или от собственной лености к подвигу созерцания и зависти, чтобы не превзошли их в тех высших познаниях другие, стоящие на низшей степени в сравнении с ними. Очень жаль, что держащиеся такого убеждения не вникают в рассуждения святых отцов по этому предмету, которые прямо и решительно поучают, что не должно бояться или сомневаться, призывая Бога. Если некоторые и впали в самопрельщение или исступление ума, то это случилось с ними от гордости, от неимения наставника и от принятия явлений и мечтаний за истину. Если же и случилось бы таковое искушение (продолжают они же), то привело бы к опытности и венцу, ибо скорая помощь Божия покровительствует при сем попущении. Дерзайте! Я с вами, не бойтесь!  – говорит Иисус Христос (ср. Мф. 14,27). Из этого и следует, что напрасно боязнь и устрашение от внутренней жизни под предлогом самопрельщения, ибо смиренное сознание своих грехов, откровенность души наставнику и «безвидие» при молитве есть твердый и безопасный оплот от прелести, которой многие так сильно боятся и потому не касаются умного делания, как между тем они-то сами и находятся в прельщении, по опытным словам святого Филофея Синайского, который говорит следующее: «Многие из иноков не понимают прелести ума своего, которую претерпевают от бесов, то есть они прилежно упражняются только в одной деятельности (в наружных добродетелях), о уме же, то есть о внутреннем созерцании, не пекутся, будучи не просвещены и не веду щи» (гл. 37). «Если даже и услышат о других, что внутренне воздействовала в них благодать, то это почитают прелестью от зависти», – подтверждает святой Григорий Синаит (гл. 1).

ПРОФЕССОР: Позвольте спросить вас: конечно, сознание своих грехов удобно для каждого внимающего себе, но как поступить в таком случае, когда нет такого наставника, который опытно мог руководствовать на внутреннем пути и, приемля откровение души, мог бы сообщить правильное и благонадежное ведение относительно духовной жизни? В таком случае, конечно, лучше не касаться созерцания, нежели самочинно и без руководителя посягать на оное?.. Далее: для меня неудобопонятно, каким образом, поставляя себя в присутствие Божие, можно сохранить совершенное «безвидие?» Это не естественно, ибо душа наша или ум ничего не может представить в воображении бесформенно, в совершенном безвидии. И почему бы при погружении ума в Бога не представлять в воображении Иисуса Христа или Пресвятую Троицу и прочее?..

ПУСТЫННИК: Хотя руководство опытного и сведующего в духовном деле наставника или старца, которому бы беспрепятственно с доверенностью и пользой можно было ежедневно открывать душу, помыслы и встречи на пути внутреннего обучения, и составляет главное условие при упражнении в сердечной молитве подвизающегося в безмолвии, но в случае невозможности найти такового те же святые отцы, которые это заповедуют, представляют при этом исключение. Преподобный Никифор монашествующий ясно учит об этом так: «При упражнении во внутреннем сердечном делании потребен истинный и сведующий наставник. Если же такого нет, то следует прилежно искать, если не находишь, то с сокрушением сердца призови Бога в помощь почерпать наставление и руководство в учении святых отцов и поверять себя Словом Божиим, изображенным в Священном Писании». Притом надо также принять в соображение и то, что истинному усердному желанию искателя можно услышать полезное и наставительное слово и от простых, ибо также святые отцы уверяют, что если с верой и правым намерением вопросить и сарацина, то и тот может сообщить слово полезное, если же без веры и справедливой цели потребуешь наставления у пророка, то и он не удовлетворит тебя… Пример тому видим в Великом Макарии Египетском, которому однажды сделал вразумление и тем пресек страсть простой поселянин.

Что же касается «безвидия», то есть чтобы не воображать и не принимать никаких явлений во время созерцания ни света, ни Ангела, ни Христа и какого-либо святого и отвращаться от всякого мечтания, то это заповедают опытные святые отцы, конечно, по той причине, что способность воображения удобно может воплощать или как бы оживлять умопредставления, а потому неопытный легко может увлечься такими мечтами, почесть их за явления благодатные и подпасть самопрельщению, а притом же, как изображает Священное Писание, что и сатана принимает вид Ангела света (2 Кор. 11, 14). А что ум естественно и удобно может находиться в «безвидии» и сохранять оное и при памятовании присутствия Божия, то это усматривается из того, что сила воображения может ощутительно что-либо представить в «безвидии» и держаться на оном представлении при внимании предметам, не подлежащим чувству зрения, не имеющим внешнего вида или формы. Так, например, представление и самоощущение души нашей – воздуха, тепла, холода; находясь на холоде, можно живо представить в уме теплоту, хотя оная и не имеет формы, не подлежит зрению, не измеряется осязанием находящегося на холоде! Подобно этому и присутствие духовного и непостижимого существа Божия можно представить в уме, сознавать в сердце в совершенном безвидии.

СТРАННИК: Случилось и мне в странствии моем слыхать от людей набожных и ищущих спасения, что они боятся под изветом прелести коснуться внутреннего делания. Некоторым и я с пользой почитывал из «Добротолюбия» наставления святого Григория Синаита, который говорит, что «сердечное действие не может быть прелестным (не так, как умственное), ибо если бы враг и захотел превратить теплоту сердечную в свое нестройное жжение или веселие сердца заменить мокротной сладостью, но время, опыт и чувство само собою обличат эти его коварства, даже для не очень ведающих это его ухищрение»…

Также встречал и других, которые, к большому сожалению, и познав стезю безмолвия и сердечной молитвы, в случае какого-либо преткновения или греховной слабости впадают в уныние и оставляют внутреннее делание сердца, познанное ими!

ПРОФЕССОР: Да это и очень естественно! Я и сам иногда на себе это испытываю, когда случится из внутреннего настроения уклоняться в развлечения или сделать какой-либо проступок… Ибо как внутренняя молитва сердца есть дело святое и единение с Богом, то прилично ли и не дерзновенно ли вводить дело святое в сердце греховное, не очистив его прежде безмолвным сокрушенным покаянием и достодолжным приготовлением к общению Божию? Лучше онеметь пред Богом, нежели износить «безумные глаголы» из сердца омраченного и развлеченного.

МОНАХ: Очень жаль, что вы так рассуждаете! Эта мысль «уныния», которая преступнее всякого греха, и составляет главное оружие темного мира в отношении к нам… Опытные святые отцы наши в таком случае совсем иное дают наставление. Преподобный Никита Стифат говорит, что если бы ты пал и низшел даже в глубину адской злобы, то и тогда не отчаивайся, а обращайся скорее к Богу, и Он скоро восставит упадшее твое сердце и даст тебе силу более прежней (гл. 54). Итак, после всякого падения и греховного уязвления сердца немедленно следует поставлять его в присутствие Божие для исцеления и очищения, подобно как зараженные вещи, пролежав несколько времени под влиянием солнечных лучей, теряют свою заразительную остроту и силу. Об этом множество духовных учителей говорят утвердительно. В борьбе с врагами спасения – страстями нашими, однако никак не должно отступать от живоносного делания, то есть призывания Иисуса Христа, сущего в сердцах наших! Поступки наши не только не должны отвращать нас от хождения в присутствии Божием и от внутренней молитвы, возбуждая беспокойство, уныние и печаль, но еще и способствовать к скорому обращению нашему к Богу. Младенец, водимый матерью, когда начнет ходить, скорее к ней обращается и крепко за нее придерживается, когда спотыкается.

ПУСТЫННИК: Я так об этом думаю, что дух уныния и обуревающие сомнительные помыслы возбуждаются удобнее всего рассеянностью ума и нехранением безмолвного обращения и самого себя. Древние богомудрые отцы одерживали над унынием победу, получали внутреннее озарение и укрепление в уповании на Бога в спокойном безмолвии и уединении, да и нам преподали в этом случае полезный и мудрый совет: «Сиди безмолвно в келье твоей, и она всему тебя научит».

ПРОФЕССОР: По моей доверенности к вам, мне очень желательно услышать ваш критический разбор моих мыслей относительно похваляемого вами безмолвия и благотворной пользы затворничества, которого так любят держаться пустынники. Вот как об этом я рассуждаю: так как все люди по закону природы, предписанному Творцом, состоят в необходимой зависимости один от другого, а потому и обязаны один другому помогать в жизни, и один для другого трудиться, и быть полезными один другому, то этой общительностью зиждется благосостояние человеческого рода и любовь к ближнему. А безмолвный затворник, удаливший себя от общения с людьми, чем может в бездействии своем служить ближнему и какую пользу приносит для благосостояния человеческого общества? Он совершенно разрушает в себе Закон Творческий, относительно союза любви к себе подобным и благотворного влияния на собратию!..

ПУСТЫННИК: Поскольку таковой взгляд ваш на безмолвие неверен, то и заключение неправильно. Разберем это подробно.