– Марсель, – говорил он, – второй город Франции. Упомяните в Париже только его название, и люди пожимают плечами, начинают смеяться, словно в этом городе живут одни комики. Парижане приезжают туда в отпуск, думают, что там у всех непрекращающиеся каникулы и совсем нет серьезных людей. Предположим, вам попался самый лучший хирург в Тимоне. Если он с нашим акцентом – дурень будет втолковывать вам, что нужна трепанация, – то вы удерете! Если он говорит то же самое – абсолютно то же самое – с безупречным произношением, вы ему поверите. Разве это нормально? Так же и в делах. Я предлагаю вам сделку, и, говори я как телеведущий, – прекрасно, сделка состоится. А если я говорю с акцентом, вы подозреваете, что я хочу вас надуть, и зовете полицию. Вы уверены, что мы только и делаем, что потягиваем пастис и обдумываем, как бы надуть туриста. Стоит мне открыть рот, и все ржут. Думаете, это приятно?

Его наигранно возмущенная речь вызвала взрыв хохота. Он притворно рассердился и продолжал:

– У меня нет выхода. Раз меня принимают за шута, даже если я только что потерял всю семью в авиакатастрофе, значит, я буду паясничать. Тогда меня уже не остерегаются. И я могу работать. Но лучше – писать. Когда пишешь, не слышно акцента.

Моран был прав. Своим номером он как бы незаметно предлагал нам не доверять видимости.

– А свой акцент, знаете, я преувеличиваю! Не действует? Я начинаю говорить с еще большим! Все твердят: Франция, Франция... Нет ее, знаете! Однажды в Париже я пришел в одну газету, принес заметку, а журналист мне заявляет: "Эй, твоя статья уж очень мудреная, помни, что есть читатели и в Роморантене". Это значит: есть же и дураки. В Париже, видите ли, все умные, а попадаешь на периферию – сплошь одни дураки. Такие у них мысли, если заглянуть им в башку. Даже мои земляки, когда приезжают в Париж, то теряют акцент. В самолете вместе с сорочкой они меняют и голос. А иначе, даже если они будут говорить о квантовой физике, слушателям будет казаться, что это забавные истории про Мариуса и Олива, одним словом, ерунда. Французскую революцию еще предстоит совершить, это я вам говорю!

– И тем не менее, – возразил Шаламон, – у нас есть и большие шишки, южане...

– Ну да, Рикар! Ты понимаешь, что я хочу сказать? Найди другого. Министра без парижского акцента...

– Паскуа.

– Согласен. Еще? Нету. Даже у Деффера по-настоящему не было акцента.

– Тапи, – предложил Дельваль.

– Стоп. Он не был марсельцем. Когда он захотел заняться Марселем, ты видел, что они с ним сделали? Банк разорил его, и он оказался в лачуге. А тот карлик из банка "Лионский кредит", который угробил сто миллиардов... Никто ни слова не сказал. Министр из провинции... Да такого и не сыщешь!

– Как так, – вмешался Дельваль, – все они избраны в провинции. Почти все. Обри в Лилле, Шевенман в Бельфоре, Жоспен в Сентгабелле, а Жюппе – в Бордо.

– Избраны, да, это так. Чтобы их избрать, для этого мы годимся. Но Жоспен в Сентгабелле – это уж марсельский анекдот. Каждый раз, когда жареный петух его клюнет, он туда едет. Он местный? Нет. Обычный парижский выпускник университета, как и другие. А Жюппе, так он ткнул пальцем в карту наугад, а потом спрашивает: "Бордо, это где? Рядом с Абиджаном, что ли?"

– Ты состоишь в националистической партии, – уверенно сказал Дельваль.

Моран не смутился.

– Как только начинаешь критиковать, в ответ всегда слышишь это. Но это еще что. Обычно меня спрашивают: "А ты, случайно, не из Фронта национального спасения?" Да я никогда там не состоял. Даже ни разу не голосовал за него. Впрочем, я уже ни за кого не голосую.

– Вы к политике перешли? – возмутился Шаламон.

Принесли десерт, и мы сменили тему. Я украдкой поглядывал на Морана. В нем чувствовалась сила, неудовлетворенность, горечь, ранее мною не замеченные. За его общительностью скрывалась озлобленность. Команда Шарриака была решительно опасной: Пинетти – воплощение коварства, готовый на все, Моран полон скрытой злобы, сам Шарриак, опьяненный запутавшимся в абстракциях умом и взирающий на человечество, как на колонию мокриц, которых следует раздавить. За исключением Дельваля, это было сборище психопатов.

После кофе я догнал Лоранс Карре, бродившую по берегу озера. Она не удивилась моему появлению. Судя по всему, Лоранс ждала меня. Я удостоился легкой улыбки.

– А не пойти ли нам по тропинке, пока светло? Иначе мы никогда туда не попадем.