— Нет ничего идеального, всегда есть что поправить, — возвышенно, будто играл Гамлета, возразил советник президента; да сладенько ухмыльнулся, радуясь чудному экспромту, навестившему ему голову.

Вокруг Леона Соломоновича собралась приличная толпа народу, поэтому его философское дарование не осталось незамеченным, вызвав поохивания и шушуканья, кои разлетелись от середины сферы, где стояли три офицера и Комкин с женой, до самых ее краев.

И что за люди всегда обретаются у краев таких сборищ. Ничего не слышно, а ждут! Может быть, это как раз тот самый первобытный инстинкт, который теперь уже принято называть социальной сплоченностью.

Здесь, однако, удобно проследить устный пересказ дел государственных. Наверняка какой-нибудь бизнесмен, стоявший с краю и не слышавший ни крохи (из-за прелестной оркестровой музыки и побочных шумов), спросил у тех, кто поближе: «О чем идет беседа?». И обязательно как можно вежливей, чтобы не выглядеть болваном. Получив ответ: «кажется Леон Соломонович сказал: нет, ничего нельзя поправить! Видимо, обругивал этих троих» — Бизнесмен поблагодарит и остроумно заметит: эдакие дикари, уже и на праздниках увольняют да подсиживают друг друга в своих ведомствах. Бедные офицеры!

Преимущество же книжного слова во власти над временем. Поэтому вернемся к моменту, когда Комкин ухмыльнулся.

Ухмылка его была настолько загадочной, что Беликов растерялся. Еще секунду назад уверенный и энергичный, сейчас он был совершенно оконфужен. Попросту не представляя возможности ответа, Василий Робертович потупил взгляд и смиренно ждал выговор.

Положение спасла жена Комкина — Анетта Степановна, вступившая в разговор со словами: «Не переживайте, это Леон так дурачится», — при этом подталкивая мужа в бок.

— Всего лишь игра слов, молодой человек. Ведь если бы идеала не существовало, в каком государстве мы тогда бы жили? — патетически оправдывался советник.

— Вы правы… Кто является лучшим примером идеала, если не наша страна, — протяжно выговорил Василий Робертович, утерев холодный пот. В этот миг он казался честен, как херувим.

Подняв бокал, Леон Соломонович огласил: «Выпьем за эту светлую мысль».

Все, кто был рядом, подняли бокалы, хоть некоторые вообще не представляли, за что пьют.

— Вынужден на время покинуть вас, друзья мои молодые. Так как много приятелей… — И с этими словами Леон Соломонович прекратил оказывать трем товарищам всякое внимание и переключился на столпившихся вокруг него «приветствующих».

Я думаю, именно тогда трио офицеров усвоило первый сегодняшний урок об устроении общества: обдумывай слово, прежде чем молвить. Урок обманчивый в своей простоте.

Они, пройдя через толпу, опять встали чуть отстраненнее, вблизи белоснежной колонны.

— Вот старый черт! — задыхался Беликов от злости.

— Ловко он тебя поддел, — вполголоса выразился Василевский, быть может, совсем наугад.

— А потом, потом, я не отвечал, думал, все пропало, хорошо… у-ух, слава богу… — Беликов схватил бокал у проходящего слуги и сию же секунду осушил.

— Не переживай ты! Старичок просто любит поиграть словами. Такой грешок у многих к его годам водится, — делая доброе лицо, утешал Беликова Немов.

— Играют словами в компании друзей. А это общество! Тут запросто ничего не скажут. Мало ли что обо мне подумают… — уже успокоившись и отдышавшись, возразил Беликов. Выбритые щеки его посинели.

Василевский обратился к Немову, весьма цинично высказав следующее: