– Личность установили?
– Эжен… Тьери, француз.
– Турист?
– Инженер. Французы молокозавод строят в Вологде, он там работал.
– Как его сюда-то занесло?
– До Вологды семьдесят кэмэ, час ехать…
– С ним можно поговорить?
– Он как жив до сих пор – непонятно. Врач сказал, обморожение четвертой степени. Вряд ли мы сможем его допросить.
Есеня заходит в палату. Эжен – на искусственной вентиляции легких. Мерно двигается помпа. Тихо попискивают аппараты жизнеобеспечения. Глаза полузакрыты. Есеня садится рядом с ним.
– Если вы меня слышите… Мы хотим найти того, кто это сделал. Помогите нам…
Француз коротко двигает указательным пальцем. Справа налево. Как будто листая.
Есеня и Каховский идут к машине. У больницы останавливается полицейская машина. Из нее выходит обеспокоенный Широков.
– Что за срочность?
– В вашем районе действует серийный убийца. Он убивает иностранцев. Нужно эвакуировать всех, срочно.
Широков смотрит на нее, будто она сморозила глупость.
– Тогда лучше сразу под паровоз всем! Мы за счет туристов живем! И не сказать, что они в очередь выстраиваются! Мы из кожи лезем, чтоб их хоть чем-то заманить, фестиваль калача каждое лето проводим. А теперь их сюда никакими калачами не заманишь! Какие тут, на хрен, туристы, какой инвестиционный климат, если мы их жжем! Замороженных!
На дороге у поля – на месте первого преступления – стоят машина Есени, «Лада» местных ментов и машина Жени. Он привез из города Самарина, с мечтательной улыбкой разглядывающего поле, края которого теряются на горизонте в тумане.
– Планирую дом купить в деревне. Потом как-нибудь. Не дачу, а именно дом. В деревне. В глухой. Посконной такой. Заброшенный. – Самарин озирается по сторонам.
– Искать долго не придется. У нас полрайона этого добра. – Каховский улыбается.
– Что скажешь? – Женя обращается к Есене.