Выждав, пока вблизи никого не осталось, я спустился к железной дороге и двинулся в город. Через некоторое время меня догнали мужчина и две женщины. Поздоровались, пошли вместе. Женщины были очень расстроены, одна даже всплакнула.

— Наши некоторые ходили в Иркутск. Говорят, обыскивают на улицах. Многих позабирали… А у нас дети там…

До Иркутска уже недалеко. На память повторил запись в своем паспорте — я иркутский мещанин, чернорабочий.

Верстах в шести-семи от города из кустов навстречу нам вышло пятеро солдат — трое чехов и двое русских:

— Стой! Ваши пропуска! Откуда?

— Из Михалева. К детям в город.

У мужчины и одной женщины оказались бумажки, у второй и, естественно, у меня — ничего. Задержали всех и отвели в лесок, к полевому телефону. Солдат позвонил, вызвал конвой.

В ожидании его нам учинили небольшой допрос:

— Путь до Михалева исправен? Еще посты встречались? Кто вас знает, может, вы большевистские шпионы!

Пока «беседовали», прикатила дрезина с конвоем. Построили нас и повели. Вот и вокзал, весь забитый войсками. Тут не сбежишь. Пристрелят на месте. Посмотрим, может, в участке попроще.

Перешли понтонный мост через Ангару. Повернули к ближнему дому. У крыльца два офицера — чех и русский. Наш конвоир-чех передал белому офицеру записку, тот ушел в помещение, а мы остались ждать на улице.

Минут через десять сильная охрана вывела из дома десятка три мужчин и женщин. Командовали солдатами опять два офицера — чех и русский. «Видно, они друг другу не очень-то доверяют!» — подумалось мне.

К офицерам подошел еще один человек в военном. У меня екнуло сердце: знакомый из Зимы! Бывший каторжанин, ссыльный, а теперь… Плохо мое дело! Я попытался укрыться за спинами других задержанных: может, не увидит. Но зиминец подошел к нам… и сразу меня узнал.

— Петрусь! — крикнул он. — Ты как сюда попал?! А ну, идем со мной.

Что-то сказав офицеру, он увел меня в здание. В коридоре спросил:

— Куда идешь?

— В Черемхово.

— Ну, счастлив твой бог! Попался бы без меня — верный расстрел. Я дам тебе пропуск, сможешь жить в Иркутске или выйти из города.

В канцелярии он подписал бланк, чешский офицер поставил печать, и мы вышли. Знакомец опять что-то сказал конвойному начальнику, потом пожал мне руку, и не успел я опомниться, как оказался на свободе.

Кто он такой, зиминец? Предатель, у которого не совсем еще очерствела совесть? Наш разведчик? Или, быть может, хитрец из тех, что служит на всякий случай и богу и дьяволу — чья возьмет?