После отбытия он через некоторое время достиг крупного города Колоен [Килоа], окружностью 12 миль… Провинция эта называется Мелибариа [Малабар]… Покинув Колоен, он через три дня прибыл в город Кочим [Кочин]… Позже он посетил Колавгуарию, которая лежит в устье другой реки, Палиурию и Мелианкоту… Потом он отправился в Каликут, морскую гавань окружностью 8 миль… Покинув Каликут, он отправился на запад в Камбей, которого достиг через 15 дней… Он вернулся в Каликут, а затем провел 22 месяца на острове Секутера [Сокотра], который лежит на запад от материка и удален от него на 100 миль. На этом острове живут главным образом христиане-несториане. Напротив него на расстоянии до пяти миль есть еще два острова, отстоящие друг от друга не более чем на 100 миль. На одном живут только мужчины, а на другом — женщины…
После отбытия оттуда он дошел за пять дней под парусами до Адена… Затем поплыл к Эфиопии, добрался до нее за семь дней и бросил там якорь в гавани Барбора [Бербера]. После месячного плавания по Красному морю высадился он в гавани Джидда, а затем у горы Синай. Чтобы достигнуть этого пункта на Красном море, ему потребовалось два месяца из-за трудностей морского плавания. Затем он поехал через пустыню с женой, четырьмя детьми и многочисленными слугами в Каррас [Каир], египетский город. В том городе он потерял жену, двоих детей и всех слуг, умерших от чумы. Наконец, после многих путешествий по суше и морю, он благополучно достиг с двумя уцелевшими детьми своего родного города Венеции[95].
К папе пришел некто из северных областей Верхней Индии и пожелал, по поручению своего несторианского патриарха, осведомиться о христианах западных стран. Он сообщил о великом хане и его господстве над девятью могущественными народами[96].
Купцы во все времена предпринимали широко задуманные и отважные странствия, но очень редко оставляли после себя сообщения и записи о своих приключениях. Ведь торговые люди, за редким исключением, были не искушены в письме. Да и те, кто владел этим искусством, едва ли располагали тогда досугом и склонностью к литературе. Вот почему лишь очень немногие купцы одарили нас отчетами о путешествиях; большей частью это были арабы средневековья.
Если до нас дошло, хотя и скупое, но вполне достоверное описание 25-летнего путешествия венецианского купца Николо Конти, то за это мы должны быть благодарными главным образом папе Евгению IV (1431–1447). Как сообщается в начале приведенного выше источника, Конти по возвращении на родину обратился к папе с просьбой об отпущении грехов. Путешествуя по странам, населенным фанатиками мусульманами, он был вынужден отречься от христианства и Припять ислам, чтобы не подвергать опасности себя и свою семью. Папа дал Конти отпущение грехов, но по вполне понятным причинам возложил на ренегата в качестве эпитимии обязанность продиктовать рассказ о своих приключениях папскому секретарю. Только благодаря этому мы получили сведения о путешествии Конти, в противном случае мы не знали бы о нем ничего. Поджо Браччолини — тот самый человек, который является главным героем прекрасной новеллы Мейера «Плавт в женском монастыре», — изложил этот отчет на латыни[97]. Однако, несмотря на предусмотрительность папы, отчет Конти чуть было не погиб для потомства. Когда Рамузио попытался в XVI в. отыскать эту рукопись, он не нашел во всей Италии ни одной ее копии. Только с большим трудом удалось ему наконец обнаружить один, видимо, дефектный список перевода на португальский язык, сделанный по приказу короля Мануэла Великого. Этот список он положил в основу своего итальянского перевода[98]. Позже появились переводы, на французский[99] и английский[100] языки, новый перевод на итальянский[101] и др. Остальные списки и сам оригинал Браччолини пропали бесследно. Один отрывок содержится в рукописи Браччолини «О превратностях судьбы», которая в 1723 г. была опубликована в Париже, но это издание стало большой редкостью. Наиболее известен и чаще всего используется вариант Рамузио который, однако, Пешель с полным правом называет «почти негодным»[102], так как в действительности он представляет собой обратный перевод на итальянский сокращенного португальского перевода с итальянского оригинала.
Путешествовал Конти, видимо, не по каким-либо совсем неведомым странам, а, насколько мы в состоянии проследить его маршрут, по всем важнейшим торговым областям Дальнего Востока. Среди них были, конечно, и такие, которые европейцы едва ли посещали до Конти.
Первым из известных нам европейцев побывал Конти в глубине Индии, пересек Декан и, следуя вверх по Гангу, добрался, очевидно, до окрестностей Раджмахала[103]. Позже он посетил бассейн Иравади, причем проник далеко в глубь страны до города Ава, где после Марко Поло вряд ли бывали европейцы. Весьма вероятно, что оттуда Конти перешел в Китай. Ведь как раз от Иравади раньше весьма охотно начинали путь в Китай (см. т. I, гл. 62 и т. III, гл. 126). В сохранившемся до нас тексте здесь, к сожалению, имеется большой пробел. Возможно, это объясняется тем, что автор португальского перевода латинских записей Поджо Браччолини, который сохранился только в сборнике Рамузио, интересовался лишь
Юл считает, что город, который Конти называет «Немптай», рассказывая о нем как о самом многолюдном в Китае, несомненно, был Нанкином[105] — императорской резиденцией того времени[106]. Сообщение Конти, несомненно, свидетельствует о том, что он сам видел Нанкин. Автор этих строк может добавить новое доказательство, которое подтверждает правильность предположения Юла. Профессор Лемке (Берлин, Вильмерсдорф), хороший знаток средневекового Китая и исследователь Марко Поло, которого автор запросил о его мнении относительно редкого названия Немптай, сообщил по этому поводу в своем письме от 10 октября 1944 г.: «Первый слог Нем — это искаженное Нань. Многие китайские географические названия начинаются с Нань, например Нанкин, Наньсюн, Наньчанфу и т. д. Нань значит «южный». Следующую за этим слогом букву «
Это заключение устраняет все сомнения в том, что Конти действительно был в Китае и посетил Нанкин. Соображения против знакомства Конти с Китаем, которые высказали Кунстман, Пешель, Джардина и Кордье[108], нельзя считать неопровержимыми, так как они исходят из ложных предпосылок.
Эти исследователи основываются на том, что Конти называет Пекин — Камбалеком [Ханбалык, то есть город хана], хотя это название после изгнания монголов и великих ханов в 1368 г. потеряло всякий смысл. Кунстман делает отсюда вывод, что Конти не посетил Китая, так как иначе он применил бы для Пекина новое название[109]. Такое заключение само по себе закономерно, но, поскольку Пекин не являлся тогда императорской резиденцией, у Конти не было никакого повода для его посещения и он мог удовлетвориться поездкой в новую столицу — Нанкин. Путешествие венецианского купца в Китай, разумеется, нельзя считать спорным только потому, что он обозначает Пекин, в котором сам не побывал, известным ему из рукописи Марко Поло названием Камбалек. Ведь еще очень долго после Конти это название было широко распространено в Европе.
Пешель, который, подобно Кунстману, без должных оснований считает немногие касающиеся Китая разделы рукописи Копти позднейшими вставками[110], выдвинул возражение, на первый взгляд довольно убедительное[111]. Он полагает, что, побывав в Китае, Копти не мог бы назвать тогдашнего императора великим ханом. Ведь этот титул носили только чужеземные монгольские правители, а их во времена Конти в Китае уже не было. Однако и этот довод неоснователен. Титул «великий хан» Андрей из Перуджи (см. т. III, гл. 131) впервые латинизировал в 1326 г., передав его в поразительно странной форме «
Если даже в одной фармакопее, относящейся к новому времени можно прочесть, что ревень растет в империи «царя-хана», то в XV в. это словосочетание означало просто «император Китая». Итак, возражение Пешеля повисает в воздухе: применение этого титула в рассказе Конти о его путешествии ничего не говорят против посещения им Китая.
Точно так же примененное к Японии только одним Марко Поло название Дзипангу так привилось в Европе, что им постоянно пользовался Колумб и его последователи, хотя оно уже давно перестало быть правильным[114].
Дзипангу, произносящееся на старовенецианском диалекте, как Джипангу, произошло от китайского Жибэнь, что означает «Страна солнечного восхода».
Конти — первый европеец, который узнал, что на Цейлоне есть корица[115]. Он знал также о гвоздике, которая тогда произрастала только на Молуккских островах, хотя несколько неточно назвал ее родиной два острова — Сандай и Банду, которые, вероятно, были только перевалочными пунктами в торговле пряностями[116].
Особого рассмотрения заслуживает приведенное выше добавление Поджо Браччолини к его записям отчета о путешествии Конти. Оно представляет интерес с различных точек зрения. К сожалению, это добавление несколько туманно и допускает различные толкования.
Лудольф высказал предположение, что «некто», прибывший в Рим в 1441 г., был послом эфиопского негуса Константина (см. гл. 169)[117]. Но, разумеется, о таком после не могли бы писать как о «несторианце», и еще менее вероятно, чтобы он мог сообщить что-либо о Дальнем Востоке и великом хане. Поэтому предположение Лудольфа неосновательно. Вероятнее всего, что этот таинственный знаток внутренней Азии был тем же самым человеком, к которому восходят и замечательные сведения Тосканелли о Восточной Азии (см. гл. 189). Предположение Кречмера, что именно Конти информировал Тосканелли, само по себе вероятно[118]. Но, разумеется, в добавлении Браччолини под «некто» никак не мог подразумеваться Тосканелли. Ведь иначе все добавление было бы написано совсем по-другому.
Еще Кунстман предполагал, что неизвестный, упомянутый Браччолини, направляясь к папе или возвращаясь от него, имел беседу с Тосканелли во Флоренции. Так он стал подлинным источником сведений Тосканелли о Восточной Азии, которыми руководствовался Колумб на своем пути в Америку[119]. Кордье, к которому в целом присоединяется автор этих строк, полагал, что «некто из северных районов Верхней Индии», упомянутый Поджо Браччолини, и человек, обогативший Тосканелли знаниями о Китае, были одним и тем же лицом[120]. Пешель считал, что этот вестник будто бы пришел из страны Тангут, находившейся за «двадцать переходов от Великой стены»[121]. Против гипотезы Пешеля нечего возразить, хотя она и не подкреплена доказательствами, так же как и против предположения, что этому человеку Тосканелли обязан своими важными сведениями. Автор этих строк, однако, считает, что «некто» был, в лучшем случае, только одним из источников сведений флорентийского ученого, сыгравшего столь значительную роль в подготовке плавания Колумба. По меньшей мере такую же роль сыграл земляк Тосканелли флорентийский купец Бартоломео. Об этом купце нам известно только то, что он, подобно Конти, имел за спиной 24 года странствий (1400–1424 гг.) по восточным странам[122] и по возвращении представил в Венеции отчет о своих приключениях папе Евгению IV. Хотя еще на глобусе Бехайма есть ссылка на этого Бартоломео[123], до нашего времени, к сожалению, никакие сведения о его приключениях не дошли. Бесспорно, Тосканелли был хорошо осведомлен обо всем, что узнал этот человек. Итак, в сообщение Тосканелли о том, что он особенно точно осведомлен об обстановке на Дальнем Востоке, которое он направил в Португалию, могли внести свой вклад многие люди, среди них, несомненно, и Конти.
Тосканелли действовал очень энергично, когда ему надо было получить от очевидцев сведения о неизвестных или малоизвестных областях Земли. Лелевель констатировал, что «он [Тосканелли] опрашивал всех, кто приходил из отдаленнейших стран, а таких людей в Италии было много»[124]. Помимо Тосканелли и Браччолини, еще один человек подтверждает факт прибытия посольства из неизвестных стран Востока в интересующие нас здесь годы (около середины XV в.) и общение с ним Тосканелли. Флорентиец Ландино, или Ландинус, сообщает, что сам видел посланцев с Востока, которые предположительно должны были жить «у истоков Дона»[125], и добавляет: «Я присутствовал при том, как врач Паоло [Тосканелли] их тщательно обо всем расспрашивал»[126].
По продолжительности, грандиозности и дерзновенности странствия Конти по Азии не уступают путешествию Марко Поло, но по своим литературным достоинствам его отчет, разумеется, не может сравниться с книгой венецианца. Однако отчет Копти о его путешествии заслуживает большого внимания и показывает, на какие великие подвиги был способен купец XV в., не чуждый дерзаниям. Учитывая привлекательное и скромное изложение событий, можно согласиться с Гюнтером, который пишет о труде Конти: «Хотя в нем нет недостатка в фантастических вымыслах, все же его можно отнести к числу ценнейших произведений средневековой литературы, посвященных путешествиям»[127].