Она, обернувшись на ходу, тоже приостановилась.

— Что с нами сделалось?

— Мы об этом уже разговаривали.

— Разве?

— Ты же сам знаешь, — сказала она. — Я думала, что смогу справиться — и с тобой, и с тем, чем ты занимаешься. Но я, видно, ошибалась. Что-то во мне на это отзывалось — какая-то часть меня, рассерженная и уязвленная, — но в тебе это так велико, что я пугаюсь. И…

Я выжидательно молчал.

— Когда я вернулась в дом — тогда, в мае, когда мы… не хочу даже говорить «когда мы опять воссоединились», уж очень недолго это длилось — так вот, когда мы еще на раз попритирались, я вдруг поняла, как мне там все против души. До меня даже не доходило насколько, пока я не ушла и не вернулась еще раз… Знаешь, в том месте что-то не то. Даже и объяснить не могу. Наверное, я и не пыталась это высказывать, во всяком случае вслух, но есть там вещи, о которых ты мне не рассказывал, утаивал. Я иногда слышала, как ты выкрикиваешь во сне имена. Видела, как слоняешься лунатиком по дому, все разговариваешь с кем-то, кого я не вижу, но я знаю, кто это. Я смотрела на тебя, когда ты думал, что стоишь один и отвечаешь кому-то или чему-то в полусумраке. — Рейчел безрадостно усмехнулась. — Черт, да я даже видела, как наша собака это делает. Ты и ее довел. В привидения я не верю. Может, потому их и не вижу. Думаю, они берутся изнутри, а не снаружи. Это люди их создают. Вся эта блажь насчет духов с недовершенными земными делами, насчет людей, что были лишены жизни до срока и с той поры неприкаянно бродят, не уходят из тех или иных мест — я всему этому ни на грош не верю. Незавершенные дела есть только у живых; именно они никак не могут порвать с прошлым. Твоему дому — а это именно твой дом — в самом деле нет покоя. Его призраки — это твои призраки. Ты привносишь их в мир, и лишь тебе под силу от них избавиться. А до этой поры никто в этой жизни не составит тебе пару, потому что демоны в твоей голове и духи в твоем сердце их изгонят. Ты понимаешь? Я знаю, через что ты проходишь, что пропускаешь через себя все эти годы. Я ждала, что ты мне расскажешь, но ты этого не мог. Иногда мне думается, это оттого, что ты боялся: вдруг ты расскажешь мне, а они тогда тебя бросят и уйдут, а ты этого не хочешь. Они подпитывают эту твою ярость внутри тебя. Вот почему ты смотришь на этого самого Меррика с жалостью; более того, ты ему сопереживаешь.

Лицо ее, а вместе с тем и тон голоса преобразились, щеки рдели от гнева.

— Так что смотри на него неотрывно, следи, потому что ты станешь таким же, как он, если все это не прекратится: пустым сосудом, движимым лишь ненавистью, местью и отчаянной, безутешной любовью. И мы в конце концов порознь не потому, что я боюсь за Сэм или за себя, или что из-за твоей работы может что-нибудь случиться с тобой или с нами. Ты пугаешь меня — тем, что какую-то твою часть неудержимо влечет к себе зло, боль и страдание, и страдание это, ты наверняка чувствуешь, так и пребудет в тебе неутоленным. Оно не прекратится никогда. Ты говоришь о Меррике как о человеке, неспособном прощать. Так вот прощать неспособен и ты. Ты не можешь простить себе, что не оказался на месте и не защитил своих жену и ребенка, а им не прощаешь того, что их смерть тенью легла на тебя. Я-то думала, что ты изменишься, что наше близкое присутствие в твоей жизни позволит тебе хоть отчасти излечиться, умиротвориться за счет нас. Но миру, как видно, не бывать. Ты хочешь его, но не можешь заставить себя сойтись с ним в объятиях. Ты просто…

Рейчел душили слезы. Я подошел было к ней, но она отстранилась.

— Нет, — выговорила она негромко. — Не надо, прошу.

Она ушла; я за ней не пошел.