К частному детективу Чарли Паркеру обратилась женщина по имени Ребекка Клэй, с просьбой оградить ее и дочь от преследования незнакомца, назвавшегося Фрэнком Мерриком. Тот утверждает, что у него есть дело к отцу Ребекки и он не оставит ее в покое, пока не выяснит необходимое. Но ведь Дэниел Клэй бесследно исчез шесть лет назад и официально объявлен умершим… Паркер выясняет, что интерес Фрэнка вызван профессиональной деятельностью покойного: отец Ребекки, детский психиатр, занимался проблемами насилия над детьми. Пока Меррик сидел в тюрьме, была похищена его дочь-подросток. При этом она присылала отцу письма с жутковатыми рисунками — на них были изображены люди с птичьими головами. Меррик заявляет, что видел точно такие же фигуры и раньше — их рисовал его сокамерник Энди. Причем он тоже когда-то был пациентом доктора Клэя…
1.0 — создание файла: U-la
Джон Коннолли
Джон Коннолли — ЭТО НОВЫЙ СТИВЕН КИНГ…
Он — мастер, создающий деликатесные триллеры, ЗАХВАТЫВАЮЩИЕ ВАС ВСЕ БОЛЬШЕ И БОЛЬШЕ с каждой перевернутой страницей.
Когда нужно заставить читателя ОЦЕПЕНЕТЬ ОТ УЖАСА, Джону Коннолли практически нет равных.
Этот писатель — поистине ОДИН ИЗ ЛУЧШИХ В КРИМИНАЛЬНОМ ЖАНРЕ.
Коннолли создает САМЫЕ РЕДКИЕ КНИГИ — те, чьи сюжеты захватывают все ваше внимание, но при этом они написаны ИЗЫСКАННЫМ, БЛЕСТЯЩИМ ЯЗЫКОМ.
Этот роман полон сверхъестественным; он мрачен, но ЗАХВАТЫВАЮЩ И ПОТРЯСАЮЩЕ НАПИСАН.
Коннолли С ВИРТУОЗНОЙ ЛЕГКОСТЬЮ рассказывает о вещах, о которых чрезвычайно трудно рассказывать.
НЕУПОКОЕННЫЕ
Посвящается Эмили Бестлер — с душевным теплом,
и спасибо за приверженность
Пролог
Этот мир полон сломанных вещей: разбитых сердец, порушенных обещаний, сломленных людей. Да и сам по себе он построение достаточно хрупкое: что-то вроде сот, где прошлое подчас просачивается в настоящее; где под весом замешанной на крови вины и старых прегрешений схлопываются, рушатся жизни и дети под завалами обломков оказываются вынуждены залегать бок о бок с останками своих отцов, увязнув в неразберихе последствий.
Я сокрушен, но и я в ответ крушил. И теперь пробирает мысль: какой же крепости мощь необходима для нанесения урона, чтобы сама вселенная в итоге разбередилась и некая сторонняя сила приняла решение, что мучений вынесено сполна? Когда-то я полагал, что дело здесь в равновесии, но теперь так не считаю. Думаю, содеянное мной по пропорции никак не сопоставимо с тем, что было причинено мне. Но такова природа мести. По самому своему ходу она нарастает, усиливается. Удержать ее уже нельзя. Один разящий удар влечет следующий, и так по нарастающей, покуда боль, нанесенная изначально, не забывается в нагромождении последующего хаоса.
Когда-то я был мстителем. Больше я им не буду.
Но мир этот полон сломанных вещей.
Олд-Орчард-Бич, штат Мэн
1986 год
Гадальщик вынул из кармана ворох мятых купюр и, послюнив палец, неброско сосчитал дневную выручку. Солнце садилось, колко играя на воде огнистыми и кроваво-красными блестками. По дощатому настилу пляжа все еще фланировала променадная публика — кто с «колой», кто с жирноватым попкорном, — а вдалеке по пляжу слонялись туманные фигуры, кто-то взявшись за руки, кто-то поодиночке. Погода в последние дни менялась: вечерами стало ощутимо холодней и задувал резкий ветер, предвестник больших перемен, взвихряя в густеющем сумраке смерчики песка. Погода сказывалась на поведении гуляющих: как раньше, они здесь больше не зависали. Придется, видно, скоро сворачиваться: если публика проходит мимо не задерживаясь, значит, нет работы, а нет работы — нет и его, Гадальщика. Без нее он так, человечья закорючка перед своей шаткой загородкой, обвешанной разномастной дребеденью — вывесками с мистическими знаками, весами, побрякушками, всякими безделками. А без публики, притормаживающей рассмотреть эту самую дребедень, его навыков считай что не существует. Поток туристов пошел нынче на убыль, и скоро здесь не будет смысла торчать ни Гадальщику, ни иже с ним — мелочным торговцам, велорикшам, уличным лицедеям и мелкому жулью. Всем придется или откочевывать туда, где более благодатный климат, или же впадать в спячку и пробиваться тем, что нажито за лето.