Чжан Готао председательствовал на I съезде партии в 1921 году, когда Мао был всего лишь рядовым его участником, а Ло Фу еще даже не был членом партии (Ло вступил в КПК в 1925 году). В отличие от Мао, пробравшегося в Секретариат против всяких правил, он был настоящим его членом. К тому же Чжан Готао был полноправным членом Исполнительного комитета Коминтерна, что значительно повышало его престиж; он имел влияние в России, где жил много лет и встречался со Сталиным. После возвращения из Москвы в Китай в январе 1931 года его послали в Шанхай возглавить советский район Хубэй — Хэнань — Аньхой в восточной части Центрального Китая. Там он создал революционную базу, которая к лету 1932 года занимала территорию сравнимую с Жуйцзинем, площадью более 40 тысяч квадратных километров с населением в 3,5 миллиона человек и с армией в 45 тысяч человек. Когда той осенью Чан Кайши изгнал его, он направился на север Сычуани, где за год создал новую, еще большую базу и увеличил армию до более чем 80 тысяч человек[37]. Готао, несомненно, был самым успешным из всех коммунистов. Как только он соединился бы с остальными лидерами, его неизбежно избрали бы новым боссом.
У Мао не было надежды превратить Готао в марионетку. Ради власти Готао не остановился бы перед убийством и не испытал бы угрызений совести. На своих базах он проводил кровавые чистки, освобождаясь от местных командиров, посмевших ему противостоять. Как и Мао, он лично председательствовал на допросах, включавших пытки. Его жертв обычно закалывали штыками или душили; некоторых хоронили заживо. Как сформулировал его командующий Сюй, Готао с готовностью «избавлялся от тех, кто вставал на его пути, чтобы установить свою личную власть».
С таким страшным конкурентом у Мао были ничтожные шансы подняться на вершину власти. Более того, если бы он попытался справиться с Готао силовыми методами, то подверг бы нешуточной опасности собственную жизнь. До сих пор Мао имел дело с партийными лидерами, чья преданность партии означала, что они могли бы убить ради нее, но не ради личной власти. Даже причиняя неприятности Бо Гу и-ли Чжоу Эньлаю, он чувствовал себя в полной безопасности. На подобную снисходительность со стороны Готао рассчитывать он не мог, и потому его главной целью была отсрочка прихода в Сычуань до тех пор, пока он полностью не подчинит себе партийное руководство. В 1949 году Мао сказал представителю Сталина Анастасу Микояну, что обстановка на совещании в Цзуньи была «самая неблагоприятная». Мао объяснил это тем (приводя лжедовод), что «на нас наступал Чжан Готао с армией в количестве 60 тысяч человек», и также добавил: «Но мы не растерялись и уничтожили 30 тысяч его войск». Эти слова Мао объясняют, почему он неустанно «маневрировал», дабы избежать прихода в Сычуань после совещания. Они также свидетельствуют, что он был готов уничтожить колоссальное число дружественных коммунистических войск во имя достижения собственных целей.
Однако такую цель Мао озвучить не мог, и ему пришлось поддержать план продвижения к Сычуани. 19 января 1935 года его войска вышли из Цзуньи и 22-го телеграфировали Чжан Готао, находившемуся на севере Сычуани, о том, что приближаются и ему следует двигаться на юг на соединение с ними. Однако Мао запрятал козырь в рукаве. Четыре дня спустя он настоял на том, чтобы Красная армия устроила засаду на преследовавший их вражеский отряд. Этот отряд был сформирован в Сычуани и славился своими боевыми качествами. Мао втайне рассчитал, что Красная армия потерпит поражение и тогда он сможет потребовать, чтобы его войска остались в Гуйчжоу, поскольку сычуаньский враг слишком силен.
Идея этой засады была абсурдной, так как вражеский отряд, избранный Мао Цзэдуном для атаки, не только не преграждал путь на Сычуань, а находился
28 января Мао приказал устроить засаду к востоку от местечка Тучэн, и исход стал катастрофическим для красных. Враг подтвердил свою страшную репутацию и быстро воспользовался преимуществом, разбив отряд, который Мао расположил спиной к бурной Красной реке (Хонгха), несущейся между отвесными скалами. Мао стоял на вершине в отдалении, наблюдая за истреблением своих солдат, и только в конце длившегося целый день кровавого сражения он разрешил отступить. Шел сильный ливень, и люди в панике, толкаясь, бросились к скользким горным тропинкам. Женщин и раненых оттеснили. Враг был так близко, что кто-то из преследователей одной рукой схватил рюкзак жены Чжу Дэ, а другой попытался вырвать ее оружие. Женщина бросила рюкзак и убежала. В Великом походе это было единственное сражение, когда армия и штаб так близко сошлись с врагом.
4 тысячи красноармейцев были убиты или ранены — 10 процентов от общего числа. Тучэн был самым страшным поражением Великого похода; таким он и запомнился очевидцам, но публично о нем даже не упоминали, ведь виноват был Мао, выбравший и место, и время сражения. За один день он понес больше потерь, чем в предыдущем, самом тяжелом инциденте — при реке Сян (чуть более 3 тысяч). По партийной версии, Мао спас Красную армию после Цзуньи. Истина диаметрально противоположна.
Коммунисты в полном беспорядке переправились через Красную реку на запад по спешно наведенным понтонам, бросив тяжелую артиллерию и медоборудование, в частности рентгенаппарат. Чжу Дэ с маузером в руке лично прикрывал отступление. Обычно невозмутимый, в тот день он сорвался и в ярости орал на своих офицеров. Измученным людям пришлось нести или тащить своих раненых товарищей на головокружительные вершины по крутым горным тропам. Толстый слой снега накрыл густые леса и долины. Воспоминания о морозе, голоде, изнеможении, крики раненых преследовали выживших еще долгие годы.
Именно такую трагедию и замыслил Мао, чтобы доказать: с жестокой и сильной сычуаньской армией лучше не связываться и нельзя идти в Сычуань, как предписывал первоначальный план. Но они уже пришли в юго-восточный район Сычуани, и многие понимали, что придется пробиваться на север.
Высшие военные командиры и даже старый приятель Мао Линь Бяо поддерживали продвижение в глубь Сычуани. Более того, все они очень переживали из-за того, что позволили Мао втянуть их в засаду у Тучэна. Когда Мао явился к Линь Бяо, чтобы оправдаться (и свалить вину на других), Линь, как заметил Браун, выглядел «крайне мрачным». Однако Мао при поддержке Ло Фу своего добился. Ло, как и Мао, хотел избежать — или оттянуть — соединение с войсками Чжан Готао, поскольку понимал, что слишком скорая встреча — серьезная угроза его недавно обретенному высшему партийному посту. 7 февраля 1935 года новое руководство во главе с Ло Фу объявило, что от первоначального плана — похода в Сычуань оно отказалось в пользу предложения Мао остаться в Гуйчжоу.
Коммунисты развернулись и снова переправились через Красную реку. Тысячи раненых были брошены в безлюдной местности на морозе практически без еды и медикаментов. Через несколько месяцев большинство из них были мертвы[38].
27 февраля армия Мао снова заняла Цзуньи. Чан хотел загнать красных в Сычуань и послал жестокого генерала с двумя дивизиями, чтобы отбить город, который еще и подверг бомбежкам. Красным удалось отбросить посланные войска. Мао пришел в восторг, особенно потому, что эти войска были отборными и победа позволяла ему остаться по меньшей мере на срок, достаточный для того, чтобы он и его марионетка Ло Фу консолидировали свою власть. Его радость по этому поводу вылилась в написание стихотворения:
Только сейчас Мао и Ло Фу сообщили армии, включая Чжан Готао, что Ло Фу — новый лидер партии, а Мао вошел в Секретариат.
Чжан Готао ничего не мог с этим поделать. Мао и Ло Фу нарочно дождались «победы», достигнутой под их руководством. Поскольку после их заявления открытых протестов не последовало, Ло Фу назначил Мао главнокомандующим фронтом; этот новый пост был создан специально для него и стал его первым официальным военным постом на два с половиной года.
По сути эта была пиррова победа. Пэн Дэхуай отметил «огромные потери» в своем корпусе. «Только в одном полку осталось… 50–60 человек на роту… Все полковые штабы и штаб корпуса опустели, словно всех смыло наводнением». Другой «глубоко озабоченный» старший офицер советовал: «У нас осталось мало войск; нам следует избегать жестоких сражений… Красная армия больше не может одерживать победы такой ценой».
Однако Мао не склонен был оставлять войска Чана в по, кое. Они теперь контролировали Гуйчжоу, и Мао — для того чтобы организовать здесь базу и тем самым отвертеться от Сычуани — должен был ими заняться. 5 марта 1935 года Мао издал приказ «уничтожить две дивизии центрального правительства». Это вызвало бурю протестов со стороны полевых командиров, разъяренных тем, как Мао безрассудно губит людей. 10 марта Линь Бяо послал «сверхсрочную телеграмму», выступая против сражения с этими упорными врагами.
В тот день на рассвете Ло Фу созвал на военный совет человек двадцать; присутствовали и полевые командиры. Предложив атаковать отборные войска Чана, Мао обнаружил, что оказался в одиночестве. Не согласился даже его союзник Ло Фу. Когда Мао сделал неверный ход, пригрозив подать в отставку с поста главнокомандующего, большинство ухватилось за это предложение. На место Мао был назначен Пэн Дэхуай, и военсовет проголосовал за то, чтобы держаться подальше от войск Чана.
На этот раз казалось, что Мао действительно отстранили от всего, однако он, не теряя времени, стал строить козни, чтобы изменить это решение. Той ночью с керосиновой лампой в руке он отправился к Чжоу Эньлаю, который теоретически все еще играл главную роль в принятии военных решений, и уговорил его наутро созвать новый совет — и, главное, без полевых командиров, которые успели вернуться в свои части.
Мао припас для Чжоу побудительный мотив. С созданием поста главнокомандующего фронтом Чжоу стал в какой-то мере лишним. Мао предложил ему упразднить пост главнокомандующего фронтом и создать новый орган — триумвират, — состоящий из Чжоу, его самого и Красного профессора (Ван Цзясяна).
В отсутствие полевых командиров Мао мог манипулировать участниками второго совета. Были аннулированы оба решения: назначить Пэна на место Мао и избегать столкновений с войсками Чана. Таким образом прозрачное правление большинства было свергнуто, и соучастие Чжоу сыграло в этом решающую роль. Кроме того, в результате этих интриг, начиная с 11 марта 1935 года, в высшее армейское командование не входил ни один талантливый офицер.