Госпожа Дэн много дней плакала, узнав про Пуфана. Позднее она сказала мачехе Дэна, что чуть не потеряла волю к жизни. Дэну не разрешили увидеться с парализованным сыном, и он был глубоко потрясен тем, что произошло с его детьми. Один раз, когда его младший сын, пришедший голодный и в лохмотьях, был вынужден отправиться в свое место ссылки, Дэн рухнул на пол в цеху. В июне 1971 года, когда приехал парализованный Пуфан, Дэн был потрясен. Прежде его сын был жизнерадостным молодым человеком. Дэн преданно ухаживал за Пуфаном, помогая ему переворачиваться каждые два часа, чтобы избежать пролежней, а это было нелегким делом (Пуфан был крупным). Он протирал ему тело по нескольку раз в день, потому что климат в Цзянси жаркий и влажный.
Позже Дэн говорил, что годы «культурной революции» были самым тяжелым периодом его жизни. Напряжение не оставляло его и во сне. Как-то ночью он криком разбудил весь дом: ему приснился кошмар. Но эти годы помогли ему переосмыслить ту систему, которую КПК установила в Китае. В результате он отвернулся от основ маоизма и сталинизма и после смерти Мао изменил курс развития Китая. В изгнании Дэн держал рот на замке, старался сохранить здоровье и ждал возможности вернуться в центр политики.
Спустя два года, в сентябре 1971 года, появился луч надежды. Сын Дэна, Пуфан, оказался электронным гением и сделал радиоприемник, который ловил передачи на коротких волнах. Он сделал это с молчаливого согласия родителей, хотя слушание иностранных радиостанций наказывалось тюремным заключением (и, более того, его отец сам помогал в его изготовлении). Именно из этих иностранных передач супруги Дэн впервые сделали вывод, что Линь Бяо умер.
Режим тщательно контролировал поток информации о смерти Линя. Дэн услышал эту новость официально спустя два месяца, когда некий документ был зачитан рабочим на его тракторном заводе. В этом документе упоминались преступления Линя, «преследовавшего товарищей-ветеранов». Чиновник, который вел собрание, сказал: «Председатель Мао никогда не допустил бы гибели старых кадров» (то есть как это сделал Линь). И, повернувшись к Дэну, добавил: «Старик Дэн сидит здесь, он может за это поручиться. Старик Дэн, разве это не так?» Дэн флегматично отверг предложение объявить о невиновности Мао: он сохранил полное молчание, и ни один мускул на его лице не дрогнул.
Когда Дэн в тот день вернулся домой, он позволил себе выказать возбуждение и открыто осудить Линя, что для него означало дать себе волю, поскольку в семье он о политике никогда не говорил. Спустя два дня он написал Мао впервые за время после своего падения, со времени которого прошло уже пять лет, и попросил работы. Он почувствовал, что, лишившись своей главной опоры, Мао, может быть, будет вынужден отменить «культурную революцию».
Ответа от Мао не было. Восстановить в должности человека, которого он публично осудил, как «второго по величине «идущего по капиталистическому пути», означало бы признать свое поражение. Даже когда в мае 1972 года Чжоу Эньлаю поставили диагноз «рак» и у Мао не осталось никого равного Дэну, чтобы управлять его огромным царством, он все равно не пожелал вызвать Дэна.
Вместо этого Мао повысил Ван Хунвэня, бывшего вождя цзаофаней в Шанхае, который был типичным продуктом «культурной революции». Ван был безликим благообразным тридцатисемилетним мужчиной, который до чистки работал охранником на текстильной фабрике. Он был умен и, как многие лидеры цзаофаней, умел добиваться преданности бунтарей. Мао вывез его в Пекин, начал обучать и спустя годы, в августе 1973 года, сделал его своим третьим лицом после Чжоу.
Но его протеже не сумел заменить Чжоу, особенно в том, что касалось общения с иностранцами. Посол Австралии Стивен Фицджеральд, который встретил его вместе с Мао в ноябре 1973 года, отметил, что он был крайне неуверен в себе и не произнес ни слова за все время встречи, за исключением последних минут. Австралийский премьер-министр Уитлем упомянул коммунистическое «восстание Наньчана» 1927 года и заметил, что этот сравнительно молодой мужчина в тот момент еще не родился. Когда встреча закончилась, протеже нервно пропищал: «Премьер-министр, вы сказали, что во время Наньчанского восстания я еще не родился. Но я давно делаю революцию». Это было его единственным вкладом в беседу.
Мао чувствовал, что ему нужен запасной игрок. И когда в феврале 1973 года состояние Чжоу ухудшилось, Мао распорядился привезти Дэна в Пекин. Его сделали вице-премьером, поручив главным образом прием иностранных государственных деятелей. Хотя у Дэна не было лоска Чжоу и во время встреч он постоянно вступал в перебранку, что выводило из равновесия многих его собеседников, он обладал представительностью.
Ближе к концу того же года состояние Чжоу резко ухудшилось, и Мао принял важное решение: он поручил Дэну возглавить армию (для чего Дэна вернули в Политбюро). Дэн был единственным человеком, который мог гарантировать стабильность военных, среди которых влияние протеже Мао было нулевым. Маршал Е, которого Мао поставил во главе армии после смерти Линь Бяо, не имел необходимого веса.
Давать Дэну столько власти было риском, но он оказался оправданным. Дэн не пытался выступить лично против Мао, пока тот был жив, и настоял на том, чтобы лично Мао не осуждали, хотя и отверг затем почти все основы наследия Мао.
Как только Дэн пришел к власти, он начал проталкивать свою собственную программу. Главным образом это был отказ от «культурной революции». Он попытался реабилитировать и дать работу другим кадрам, подвергавшимся чистке, возродить какие-то элементы культуры и поднять уровень жизни, но эти стремления были осуждены, как «ревизионистские». Мао считал «культурную революцию» своим величайшим достижением с момента прихода к власти в 1949 году и, чтобы противостоять Дэну, оставил на местах четырех «цепных псов» «культурной революции»: госпожу Мао, Чжана Кобру, главу средств массовой информации Яо и своего протеже Вана — группу, которую сам Мао прозвал «Бандой четырех». (Кан Шэн к этому моменту уже не работал из-за своего заболевания, и ему предстояло умереть в 1975 году.) Это была личная группа Мао, которая выражала его истинную политику.
В свою очередь, вскоре после возвращения в Пекин весной 1973 года Дэн создал свою собственную контргруппировку вместе с главой армии маршалом Е и премьером Чжоу Эньлаем. Из этих троих Дэн и Е подвергались чистке, тогда как Чжоу сотрудничал с Мао. Чжоу даже изменил название своего дома на «Двор, тянущийся к Солнцу» (то есть к Мао). По слову Мао Чжоу отправлял на смерть любого. Единственная приемная дочь Чжоу Сунь Вэйши была посажена в тюрьму, потому что была одной из лучших переводчиц с русского и встречалась со многими русскими руководителями, включая Сталина, и потому Мао подозревал ее, как подозревал всех, кто имел подобные связи. Госпожа Мао тоже ее ненавидела, потому что Вэйши была очень красива и Мао когда-то ею увлекался. Чжоу, которого считали в нее влюбленным, не пошевелил и пальцем, чтобы ее спасти. Она умерла в тюрьме, а он держался на позорном расстоянии от нее даже после ее смерти.
Дэн не испытывал теплых чувств к Чжоу и после смерти Мао публично заявил, что Чжоу во время «культурной революции» «часто поступал против своего сердца», хотя, по утверждению Дэна, «народ его простил». Однако Дэн решил отбросить личные чувства и заключить союз с Чжоу. 9 апреля 1973 года, вскоре после возвращения в Пекин, он пришел с ним повидаться — это была их первая встреча за почти семь лет. Сначала они просто сидели друг перед другом и молчали. Наконец Чжоу заговорил. Первое, что он сказал, было: «Чжан Чуньцяо предал партию, но председатель запрещает это расследовать». Чжан Кобра был крупной звездой «культурной революции». Этими словами Чжоу не просто осуждал Чжана, но и жаловался на Мао. Это со стороны сверхосмотрительного Чжоу было не неосторожностью, а способом сообщить, что он на стороне Дэна, против «культурной революции». Это плюс то, что Чжоу смертельно заболел из-за Мао, растопило лед между ним и Дэном. С этого момента эти двое стали союзниками.
Это было важным моментом. Двое самых влиятельных коллег Мао составили некий союз, в который также вошел глава армии маршал Е. Соблюдавшийся десятилетиями запрет Мао на образование союзов между его коллегами был нарушен. И вместе с ним исчезла та власть, которую он над ними имел.
Мао попал в столь печальное положение потому, что после восьмидесяти его здоровье начало стремительно ухудшаться. Именно в этот момент ему пришлось справиться со своей давней страстью к курению. К началу 1974 года он почти ослеп. Это, как и другие его недуги, держалось в строжайшем секрете. Потеря зрения заставила Мао очень тревожиться о своей безопасности, так что теперь его персоналу было специально приказано «ходить шумно, чтобы он знал, что к нему кто-то приближается, и не пугался».
Он был также подавлен из-за того, что не мог читать. Он приказал, чтобы ему сделали специальные издания некоторых запрещенных произведений классической литературы. Для этого были специально построены две типографии, одна в Пекине, а вторая — в Шанхае, и каждое издание имело тираж пять экземпляров, которые предназначались для Мао, плюс еще несколько дополнительных экземпляров, которые держались под замком. Даже те люди, которые принимали участие в создании аннотаций к текстам для него, не имели права держать у себя копию. По мере ухудшения его зрения иероглифы становились все крупнее и в конце концов достигли раз мера 12 миллиметров. Когда Мао понял, что не сможет больше читать, даже с лупой, он так расстроился, что заплакал. С тех пор ему приходилось просить персонал читать ему вслух, а порой за него даже ставили подписи.
Из-за этого состояния Мао не хотел появляться на публике, чтобы не казаться беспомощным, так что 17 июля 1974 года он уехал из столицы и отправился на юг. Вскоре ему сказали, что проблемы со зрением вызваны катарактой и что после созревания катаракт их можно будет удалить с помощью простой операции. Это известие принесло ему огромное облегчение, хотя и означало, что целый год он почти не будет видеть. А пока он держался подальше от Пекина, в течение девяти месяцев совершая поездку, оказавшуюся для него последней.
В то же самое время было обнаружено еще одно: он страдал от редкого и неизлечимого заболевания двигательных нейронов, которое называется боковым амиотрофическим склерозом, или болезнью Лу Герига. При этом постепенно парализуются мышцы рук, ног, горла и языка, делая невозможной речь, мешая пище проходить в пищевод и, наконец, приводя к смерти из-за остановки дыхания. Согласно диагнозу, ему оставалось жить около двух лет.
Врачи не сообщили об этом Мао. Они доложили об этом начальнику его канцелярии и личной охраны Ван Дунсину, который сказал об этом только Чжоу Эньлаю. После этого Чжоу стал гораздо смелее.