31 мая Мао издал приказ: «Во-первых, держите эти сведения в тайне и ничего не сообщайте премьер-министру или [его жене]. Во-вторых, никакого обследования. В-третьих, никакой хирургической операции…»
Мао запретил лечение под тем предлогом, что Чжоу «стар» (ему было семьдесят четыре года), у него есть «проблемы с сердцем», хирургия будет «бесполезной». При этом самому Мао было семьдесят восемь лет, у него были более серьезные проблемы с сердцем, хирурги и анестезиологи постоянно дежурили около него.
Одна из причин, по которой Мао не хотел, чтобы Чжоу ложился в больницу на операцию, заключалась в том, что он был нужен ему для встреч с иностранными государственными деятелями, которые стояли в очереди на визит в Китай после посещения его Никсоном. С начала 1940-х годов Чжоу был главным дипломатом Мао. В ходе войны против Японии он в течение многих лет жил в столице Чан Кайши — Чунцине и, искусно сочетая свое личное обаяние с ловкостью и вниманием к деталям, заручился симпатией к коммунистам среди многих иностранцев. Когда после капитуляции Японии в стране началась гражданская война, он ходил кругами возле посланника президента Трумэна Джорджа Маршалла, решения которого в немалой степени способствовали победе Мао. После основания Китайской Народной Республики Чжоу стал проводником внешней политики Мао и стал его лучшим дипломатом. После первых трех дней переговоров в 1971 году Киссинджер с похвалой отозвался о героической натуре Чжоу в сообщении Никсону: «Мои пространные обсуждения различных проблем с Чжоу напоминали аромат, разнообразие и утонченность китайского праздничного банкета. Подготовленный со знанием древних традиций и культурных обычаев руками опытных мастеров и проходивший в непринужденной обстановке, наш банкет состоял из многих блюд, некоторые из которых были сладкими, а некоторые кислыми… и каждый ушел с него как после хорошей китайской трапезы, весьма довольный, но не пресыщенный».
Но, будучи важной фигурой в Китае, Чжоу рабски угождал Мао при иностранцах. В присутствии Мао, комментировал Киссинджер, Чжоу «казался второстепенной фигурой». Премьер-министр Японии Танака пошел в своих оценках даже дальше. «Чжоу никто перед Мао», — сказал он после возвращения из Китая в сентябре 1972 года, когда между двумя странами были установлены дипломатические отношения (и Мао, сделав широкий жест, отказался от всех требований о военной компенсации). Девиз Чжоу в отношении Мао заключался в следующем: «Всегда действуй так, как будто наступаешь на тонкий лед».
Развлечение иностранных государственных деятелей было не единственной и не главной причиной, по которой Мао наложил запрет на хирургическую операцию для Чжоу. Мао нуждался в Чжоу в ближайшей перспективе, но он не хотел, чтобы его вылечили. Он не хотел, чтобы Чжоу, который был на четыре года моложе Мао, пережил его. Это была жалкая награда за десятилетия верной службы, которая включала в себя заботу о здоровье хозяина и далеко выходила за пределы любых обязанностей. Чжоу даже испытывал на себе некоторые из лекарств Мао, в числе прочего его глазные капли, «чтобы проверить, не болезненны ли они», по выражению самого Чжоу.
Хотя врачам было приказано не сообщать Чжоу, что у него рак, он сам догадался об этом по частым анализам мочи, которые его просили сдать, а также по уклончивому поведению врачей. Он начал читать медицинскую литературу. Мао знал, что Чжоу хочет лечиться, и не упустил шанс пошантажировать его. С тех пор как Линь Бяо погиб в сентябре прошлого года, Мао заботился о том, чтобы Чжоу не сосредоточил в своих руках слишком много власти, так как он занимался всем — партией, правительством и армией. Мао решил использовать обеспокоенность Чжоу, чтобы заставить его сделать нечто, что максимально ослабит его позиции. Он потребовал, чтобы Чжоу сделал детальный доклад о его прошлых «ошибках» перед 300 высокопоставленными должностными лицами.
Кроме того, Мао приказал Чжоу предоставить этим 300 чиновникам документ, который в высшей степени компрометировал бы его. Еще в 1932 году, после того как Чжоу сменил Мао на посту партийного лидера Советской республики, в шанхайской прессе загадочным образом появилось «заявление об отречении», автор которого подписался тогдашним псевдонимом Чжоу, осудил коммунистическую партию и объявил о разрыве с ней. Чжоу испугался, что его обвинят в этой клевете. Он боялся, что эта история спланирована самим Мао и выгодна ему. С тех пор Мао знал, что у него в руках эффективное оружие для шантажа. Когда началась «культурная революция» (более чем через три десятка лет), Мао держал этот компромат, как дамоклов меч, над головой Чжоу. Теперь Мао решил снова использовать его.
Чжоу провел много дней и ночей, составляя унизительную для себя речь. Она получилась такой длинной, что ему понадобилось три вечера для ее прочтения. Выступление отличалось таким самобичеванием и патетикой, что некоторые из его слушателей ежились от смущения и чувства неловкости. В конце речи он объявил: «Я всегда думал и буду думать, что не могу быть у руля, а только помощником». Это была отчаянная попытка заверить, что он не имеет намерений вытеснить Мао и не представляет для него никакой угрозы.
В этот период Чжоу жил двойной жизнью, уникальной в анналах современной политики. Скрытый от посторонних глаз как в Китае, так и за границей, он был запуганным рабом, живущим в страхе умереть от рака или подвергнуться чистке. Но для мира в целом он был виртуозом, который пленял своим поведением прибывающих в Китай государственных деятелей. Многие из них считали его самой влиятельной политической фигурой в стране, с которой когда-либо сталкивались, самым привлекательным человеком, которого встречали.
Хотя Чжоу сделал то, что от него требовали, Мао все еще отказывался разрешить ему лечиться. В начале 1973 года моча Чжоу содержала много крови — верный признак того, что опухоль прогрессировала. Только теперь ему официально сообщили, что у него рак. 7 февраля, когда врачи буквально умоляли разрешить им провести полное обследование Чжоу и начать лечение, Мао отчитал их через своего дворецкого. Тот передал, что Чжоу уже достаточно стар, и добавил: «Какого черта вам нужно это обследование?»
Неделю спустя Чжоу выполнил одно поручение Мао, и оно подняло тому настроение. Когда Киссинджер был в Пекине в феврале, Мао сделал вид, что хочет заключить союз. Чжоу сделал все, чтобы претензии Мао выглядели приемлемыми. Мао наконец позволил Чжоу пройти курс лечения после его кроткой просьбы. Но Мао выдвинул ряд условий: он настоял, чтобы лечение проходило «в два этапа», для начала разрешив пройти только обследование и оговорив, что хирурги должны отложить удаление опухоли на «второй этап». Когда нужно было создать препятствия для лечения Чжоу, изобретательность Мао и его изворотливость были беспредельными.
Главный хирург сразу понял, что не будет второго этапа, и, рискнув вызвать неудовольствие Мао, удалил раковую опухоль во время обследования 10 марта.
Перед началом операции госпожа Чжоу напомнила хирургам: «Вы знаете, что должны сделать это в два этапа, не так ли?» Главный хирург спросил: «Но если я увижу небольшую опухоль в ходе обследования… должен ли я оставить ее там?» Она согласилась, что хирург может ее удалить. Когда Чжоу пришел в сознание и узнал, что опухоль удалили, он ловко разыграл небольшую сцену из репертуара маоистского театра и отругал врачей: «Разве вам не было сказано проводить лечение в два этапа?» Но он был доволен и пригласил бригаду врачей отведать утку по-пекински.
Врачи были озабочены тем, как Мао отнесется к операции, и вздохнули с облегчением, когда им передали по телефону: «Хорошо, что два этапа объединили в один». Хотя похвала была лицемерной, она служила сигналом того, что Мао принял все произошедшее за свершившийся факт. Но это не была полномасштабная операция.
Добродушное настроение Мао долго не продлилось. 22 июня 1973 года Брежнев и Никсон подписали соглашение о предотвращении ядерной войны. Мао прочитал аналитический отчет министерства иностранных дел. В нем утверждалось: заключение этого договора показывает, что «мир более, чем прежде, находится во власти двух сверхдержав — США и СССР». Мао пришел в негодование. Визит Никсона в Пекин пробудил надежды Мао, что (по словам Киссинджера) с «биполярностью послевоенного периода покончено». Но Мао видел, что это не так: Китай не дотягивает до уровня мировой сверхдержавы. Тем временем его заигрывания с Америкой сильно повредили его международный имидж. «Моя репутация значительно пострадала в течение последних нескольких лет, — сказал Мао своим помощникам. — Единственный Маркс в мире, единственный маяк находится теперь в Европе. Там [он подразумевал серьезные нападки Албании после визита Никсона] даже их пуканья считаются ароматными и рассматриваются как имперские указы… А я дошел до того, что меня стали считать правым оппортунистом».
Мао обратил свое негодование на Чжоу. Он накопил много претензий к Чжоу по всему комплексу взаимоотношений с Америкой. Хотя Мао тайно руководил подготовкой визита американского президента и ему принадлежала идея покончить с дипломатической изоляцией Пекина, со стороны казалось, что Чжоу обрел доверие. (Можно провести некоторые параллели с ревностью Никсона к Киссинджеру.) 4 июля 1973 года Мао послал обращение в Политбюро, в котором утверждалось, что Чжоу был «ревизионистом», и его заставили пройти еще один круг самобичевания.
Едва только этот кошмар закончился, куда более страшный удар обрушился на голову Чжоу. Киссинджер возвратился в Китай в ноябре (теперь уже в качестве госсекретаря) и нанес заключительный удар по амбициям Мао. За девять месяцев до этого Киссинджер обещал, что Вашингтон будет стремиться к установлению полных дипломатических отношений «после [промежуточных] выборов в конгресс в 1974 году». Теперь он сказал, что «внутренняя ситуация» в США препятствует немедленному разрыву отношений с Тайванем, на чем Пекин настаивал, как на предпосылке для установления полных дипломатических отношений. Мао не должен был править Тайванем, в противном случае он потерял бы дипломатическое признание со стороны Америки.
Но еще хуже для Мао было то, что его мечты о достижении военного могущества благодаря помощи США не привели ни к чему. Киссинджер мог предложить только систему «дальнего обнаружения», с помощью которой можно было отслеживать советские ракетные запуски. «Я должен изучить это», — ответил Чжоу. Киссинджер больше ничего не добавил. Это предложение не заинтересовало Мао, поскольку он на самом деле не очень верил в вероятность советского нападения. Китайцы прекратили разговоры о военном союзе с Америкой или о «советской угрозе» Китаю[155].
Мао видел причину провала в уотергейтском скандале, который тогда угрожал президентству Никсона и лишил его возможности принимать рискованные решения. Мао беседовал с Киссинджером об «Уотергейте»[156], говоря, что он от этого «не в восторге»; он не мог понять, из-за чего возникло «пуканье». Он неустанно выступал против «Уотергейта» перед иностранными государственными деятелями. Президенту Франции Помпиду он сказал, что он не понял, из-за чего вся «суматоха». «Что плохого в магнитофонных записях? — спросил он премьер-министра Таиланда. — Разве правители не имеют права управлять?» — настаивал он. В мае 1974 года, когда Никсон был близок к полному краху, Мао спросил бывшего британского премьер-министра Хита: «Вы можете протянуть ему руку, чтобы вытащить из этой переделки?»
Из-за уотергейтского скандала Никсон был вынужден уйти в отставку 9 августа 1974 года. Менее известен тот факт, что «Уотергейт» также положил конец мечтам Мао о превращении Китая в сверхдержаву.