По всей видимости, у Мао была только одна возможность для ответного удара: перехватить Линя с помощью истребителей. У Китая в то время не было подходящих ракет класса «земля — воздух». Но Мао наложил вето на перехват[142].
Причина заключалась в том, что он не мог доверять военно-воздушным силам, в которых было много ставленников Линя. Вместо этого Мао приказал запретить полеты любых самолетов в пределах Китая, в то время как сухопутные части взяли под контроль все аэропорты, блокируя взлетно-посадочные полосы, чтобы предотвратить полеты самолетов. Только восемь истребителей поднялись в воздух, чтобы сбить вертолет, на котором летели трое друзей Тигра. Когда их доставили в предместье Пекина, они согласились застрелиться. Двое из них так и сделали. Третий, который говорил, что его последняя пуля «предназначена для В-52», имея в виду Мао, в последний момент струсил и выстрелил в воздух.
Мао перебрался в здание Всекитайского собрания, где в «Кабинете 118» был лифт, на котором можно было спуститься в ядерный бункер, а из него туннель вел к Сишаню. Его прислуге сказали, чтобы они были готовы к войне, его охрана была приведена в высшую степень боевой готовности, даже начали рыть траншеи вокруг резиденции Мао. Начальник службы безопасности Мао, занимавший этот пост в течение двадцати семи лет, говорил, что никогда прежде не видел, чтобы взгляд Мао был столь напряженным и разъяренным.
Мао не ложился спать вплоть до полудня 14 сентября, пока не пришло известие, что самолет Линя разбился в Монголии. Это был идеальный выход, с его точки зрения; чтобы отпраздновать это событие, он решил выпить маотай, крепкий ликер, которого обычно не касался[143].
Но чувство облегчения, которое испытал Мао при известии, что Линь был мертв, быстро омрачилось новостями, что против него готовился заговор с целью убийства. Это была первая попытка заговора против Мао с целью его убийства, которая исходила от высшего эшелона власти, — и это стало для него сильным ударом. Тревожным был и тот факт, что довольно много людей знало об этих планах, но никто из них ничего не сообщил властям. В течение долгого времени Мао очень плохо спал, хотя принимал целые горсти снотворного. У него поднялась температура и начался постоянный кашель. Проблемы с дыханием не позволяли ему ложиться, и ему пришлось сидеть день и ночь на диване в течение трех недель, отчего на ягодицах у него появились пролежни. Потом у него начались проблемы с сердцем. 8 октября, когда он встречал императора Эфиопии Хайле Селассие I, он едва мог вымолвить слово. Один из чиновников, который последний раз видел Мао за день до бегства Линя, всего за месяц до этого, не мог поверить своим глазам: так сильно Мао осунулся. Чжоу постарался завершить встречу как можно быстрее.
Мао должен был вникать в бесконечные подробности, чтобы еще больше ужесточить и без того невероятно строгие меры безопасности. От каждого человека из его окружения требовалось подробно сообщить о всех своих контактах с семейством Линь. Заместитель руководителя личной охраны Мао Чжан Яоцы честно признался, что получил двух убитых фазанов от госпожи Линь перед Новым годом, а в ответ подарил ей немного мандаринов. Предупреждение, которое ему сделал Мао, говорит о многом в той обстановке, которая царила вокруг Вождя:
1. Не устанавливайте связей.
2. Никого не посещайте.
3. Не давайте обедов и не дарите подарки.
4. Никого не приглашайте в оперу [то есть на показы моды госпожи Мао] или в кино.
5. Ни у кого не берите фотографий.
Гораздо более тяжелой задачей являлась чистка вооруженных сил, которые были переполнены людьми Линя, особенно высший командный состав. Мао не мог знать, кого вовлекли в заговор с целью его убийства, а кто остался ему предан. Один небольшой, но тревожный инцидент произошел несколько дней спустя после гибели Линя, когда высших офицеров военно-воздушных сил собрали, чтобы проинформировать о его судьбе. Один из офицеров взобрался на крышу здания, прокричал антимаоистские лозунги, а затем прыгнул вниз и разбился насмерть.
Единственным маршалом, которому Мао мог доверить управление армией, был Е Цзяньин. Маршал был его преданным сторонником в прошлом, но высказался против «культурной революции», после чего попал в опалу, некоторое время даже жил под фактическим домашним арестом. Когда Мао вернул Е Цзяньина на высокий пост, несколько его детей и близких родственников все еще томилось в тюрьме.
Но у Мао не было другого выбора. Ему пришлось восстановить в должностях ряд партийных чиновников, подвергшихся чистке, потому что они являлись единственной альтернативой людям Линя. Большинство из них находились в лагерях. Теперь их реабилитировали и вновь привлекли к работе. Мао делал это с большой неохотой и всячески старался ограничить масштаб реабилитации. Он знал, что эти чиновники чувствовали себя очень обиженными после ужасных испытаний, через которые они прошли. Один прежний заместитель руководителя личной охраны Мао сказал нам от лица многих людей: «Что председатель Мао, что партия? Плевать я хотел на них…»
В этот момент маршал Чэнь И, один из наиболее откровенных противников «большой чистки», пострадавших от нее, умер от рака 6 января 1972 года. Похороны намечались на 10 января, причем их планировалось провести весьма скромно, что предполагалось подчеркнуть незначительным размером его портрета, ограниченным числом венков, посетителей и даже числом печей, которыми разрешили нагревать большой зал: только двумя. Мао не имел никакого желания посетить похороны.
Хотя о смерти Чэнь И официально не сообщалось, но большое количество старых кадров собралось возле больницы, требуя, чтобы им позволили проститься с маршалом. Настроение людей было печальным и вместе с тем гневным. Без сомнения, их гнев был направлен против «культурной революции» и против Мао лично. Мао понял, что нужно сделать жест для умиротворения старой основы власти, с которой он обошелся так отвратительно, а теперь вновь должен был положиться на нее.
В день похорон, незадолго до начала церемонии, Мао внезапно объявил, что будет на ней присутствовать. Его персонал отмечал, что «он был мрачнее тучи», он выглядел «раздраженным и расстроенным», сохраняя молчание. Это было мудрое решение: пойти на похороны и использовать случай дать понять старым кадрам, что он «заботится о них». Он также начал искать козлов отпущения, заявив семье Чэнь И, что Линь Бяо «готовил заговор… чтобы избавиться от всех нас, старых борцов». Он намекал на то, что все преследования в ходе «культурной революции» спровоцировал Линь Бяо, а Мао был обманут им. Впоследствии была опубликована фотография Мао в момент похорон: он выглядел грустным (его щеки были небритыми), поддерживая под руку убитую горем вдову Чэнь И. Это немного уменьшило горечь «идущих по капиталистическому пути».
День похорон Чэнь И выдался очень холодным, но Мао был мрачно настроен из-за необходимости идти на них и отказался надеть теплое пальто. Кто-то из персонала предложил ему надеть соответствующую этому случаю одежду, но он надел только тонкое пальто поверх пижамы, хотя церемония проходила в плохо отапливаемом зале. В результате он заболел. Мао было семьдесят восемь лет, и ему становилось все хуже. 12 февраля 1972 года он упал в обморок, состояние Мао было критическим, на грани жизни и смерти.
Ощущение своей физической и политической уязвимости вынудило Мао ускорить процесс реабилитации кадров. Режим стал заметно умереннее — впервые после начала «культурной революции» почти за шесть лет до этих событий. Масштабы пыток в тюрьмах уменьшились. Обвинительные приговоры были пересмотрены, даже для ставленников Линь Бяо, которые, хотя и находились в заключении, гораздо меньше страдали физически по сравнению с прошлыми временами[144]. Невероятно, но никто из тех людей, кто попытался осуществить покушение, не говоря о тех, кто был попросту вовлечен, не был казнен.
После многих лет жизни в обстановке повсеместной жестокости, при отсутствии конструктивных действий и развлечений, напряженность в обществе стала почти невыносимой. Итальянский психоаналитик, посетивший Китай как раз перед описанным событием, сообщил нам, что никогда не видел такого числа нервных тиков и большой напряженности на лицах людей. Теперь была передышка. Кое-какие старые книги и мелодии, некоторые развлечения в свободное от работы время снова были разрешены. Вновь открыли некоторые парки. Хотя послабления были ограничены строгими рамками, все же в воздухе весной 1972 года появилось едва уловимое чувство свободы.