1

— Сегодня к вечеру нарушителя границы доставят в районное отделение, к Галиеву, — вставая из-за стола, сказал майор Куспангалиев, как только начальник отделения лейтенант Николаев вошел к нему в кабинет. Передав ему краткую запись разговора по телефону с дежурным офицером погранвойск, Куспангалиев озабоченно проговорил:

— Перебежчики, подлинные и мнимые, прямо наводнили нашу область, не видать, когда и конец будет этому.

И уже тоном распоряжения: — Собирайтесь, лейтенант, надо торопиться.

Речь шла о новом нарушении границы. Лазутчик стремился перейти на Советскую землю незамеченным. При задержании пытался бежать обратно за кордон. А позже, уже на заставе, долго отказывался назвать свое имя и фамилию. Выдавал себя за охотника, заблудившегося в горах, хотя кроме ножа другого оружия при себе не имел… Наконец, назвался Мамутом Саттаровым.

Верткий «виллис» юлил, объезжая ухабы разбитого за годы войны талгарского булыжного шоссе. Временами сквозь маленькое заднее оконце брезентового тента в салон машины врывались неяркие косые лучи клонящегося к закату сентябрьского солнца. Майор щурился, прикрывал глаза ладонью и продолжал начатый в кабинете разговор.

— Так вот, — как всегда неторопливо и спокойно рассказывал он лейтенанту, чтобы тот исчерпывающе представил себе следственную ситуацию, — прошлым летом в Илийском округе Синьцзяна вспыхнуло восстание. Начали его казахи-скотоводы Нылхинского уезда. Затем в районе Арбунсумуна восстали монголы. И пошло, как пожар по степи, подгоняемый ветром. К марту этого года повстанцы во главе с Ахмеджаном Касымовым полностью очистили от гоминьдановцев Илийский округ. Теперь они контролируют территорию еще двух округов — Тарбагатайского и Алтайского.

— Вы полагаете, что именно эти события вызвали резкое увеличение числа перебежчиков? — спросил Николаев.

— Да. И эту «прибавку» к обычным нарушениям границы нередко дают и те, кто бежит к нам от народного возмездия за свои преступления и насилия в годы господства чанкайшистов в Восточном Туркестане[96]. Эти люди надеются отсидеться здесь.

— Бегут не только в одиночку, но и семьями, — заметил Николаев после короткой паузы, — а последнее время переходят границу группами и даже аулами. Такое случилось недавно в соседней области. Да и к нам в область немало больших групп пришло. Например, помните тех киргизов?

— Как же, помню. Но они прибыли к нам, кажется, еще до изгнания гоминьдановцев с территории Илийского округа?

— В первых числах ноября 1943 года, — ответил Николаев. Подумал, припоминая, и добавил: — И в этом году уже несколько групп пришло к нам.

— Характерно, многие заявляют, что бегут в Советский Союз якобы от непосильных, налогов, взимаемых гоминьдановскими властями.

— Не верить этому нельзя, — продолжал Николаев. — Все они говорят, что в Синьцзяне только основных налогов насчитывается двадцать два. А сколько еще так называемых «дополнительных», которые в три раза превышают основные. Кроме того, трудящимся приходилось рассчитываться по многим податям, не оговоренным законом, и исполнять еще много других повинностей…

— Конечно, — заговорил майор спустя минуту уже более оживленно, — с этой группой и другими, подобными ей, могли прибыть и враги. Как говорят, чем черт не шутит… — и задумался, мерно, легонько постукивая ладонью левой руки по краю жесткой подушки своего кресла. Потом также неторопливо еще сильнее перегнулся назад к Николаеву и снова озабоченно заговорил:

— Этот Мамут не к Кульбеку ли на связь шел? Ведь Кульбек — пограничный житель.

— К какому Кульбеку? — не сразу сообразив, о ком повел речь майор, спросил Николаев.

— К арестованному нами Джаубаеву.

— А-а-а, — отозвался Николаев. — Ну что же, возможно, скоро узнаем, если он назовет своими знакомыми Алмабека Жантасова и этого алашордынца, что сбежал из Семиречья в Китай еще в годы гражданской войны.

— Ибраима Джайнакова, вы хотите сказать?